Кораблики, или «Помоги мне в пути»
Шрифт:
– Где он?!
– На Пристанях, где же еще. Завтра пойдем, сами увидите.
– А если сейчас?!
– Рискованно в темноте-то, – охладил мой пыл отец Венедикт. – Да и нога у него еще побаливает.
Я устыдился и опомнился.
– Сивка, а ты уверен, что это он?
Тот сказал тоном начитанного мальчика из хорошей семьи:
– Посудите сами. Во-первых, он – Петька. Во-вторых, из Византийска...
"Мало ли Петек из Византийска", – подумал я с боязнью, но и растущей радостью.
– ...а в-третьих, кот. Дядя Венедикт... ой, отец
Неужели он притащил с собой Кыса?.. А что! Ведь, кроме кота, никого у него не осталось...
– Серый кот-то?
– Серый. И кончик хвоста загнут...
Чувствуя, что раскисаю от счастья, я помолчал, подышал, успокоился:
– Зовут-то это животное как? Помнишь?
– Нет. Все просто "кыс" да "кыс"...
Я ощутил, что люблю до слез не только Петьку, но и тощего Кыса с загнутым кончиком хвоста. И Сивку. И отца Венедикта...
Отец Венедикт встретился со мной глазами, опять кашлянул смущенно так:
– Ну, все сошлось, значит? Бог даст, завтра увидитесь... Я вам советую: ночуйте здесь. А с утра и пойдете.
– Не стесню?
– Хватит места... А хозяйке вашей я позвоню, чтобы не тревожилась, а то она дама впечатлительная... Ну-ка, Бурка-Сивка, гнедая гривка, пошли на кухню ставить чай. В новом чайнике...
И наш конек-горбунок на одной ноге ускакал за отцом Венедиктом.
Через минуту он вернулся, начал с хрустом разворачивать на столе скатерть из белого микропластика. Двигался он уже на двух ногах, но прихрамывал. На левой щиколотке под чулком проступала повязка.
В Сивке мало что осталось от недавнего беспризорника. Если смотреть пристально, можно было еще заметить на лице след прежней бесприютности, этакую трудно смываемую печать улицы – в излишней обостренности скул, в тени под глазами, в беспокойном подергивании бровей. Но исчезли коросточки на губах, чистыми стали щеки, разгладился лоб и уже не щетинились, а были весело загнуты вверх желтые ресницы. И одет Сивка был как ухоженное дитя обеспеченных родителей, "шахматенком".
Я обратил внимание на эту новую ребячью моду еще днем, когда бродил по городу. Чуть не половина "благополучных" старотопольских мальчишек щеголяла в одежде, украшенной шахматными знаками. На Сивкиных темно-серых чулочках с отворотами у колен были вытканы серебристые пешки. Наружный карман тетратканевой безрукавки украшали два шахматных конька – один тоже серебристый, другой черный. На бежевую тетраткань был выпущен откидной воротник желтой шелковистой рубашки с широкими рукавами. В общем, то ли мальчик в карнавальном костюме шахматной фигурки, то ли юный персонаж старинной шотландской баллады. Только вместо юбочки – просторные, длиной до колен штаны в черно-желтую крупную клетку.
Сивка заметил, что я его разглядываю, застеснялся, засопел. Я сказал одобрительно:
– Тебя и не узнать теперь. Когда это успели раздобыть такой
– Дядя... отец Венедикт позвонил кому-то, и тетенька принесла. Быстро... – Он вдруг присел на табурет, лег щекой на стол, глянул на меня из-за бронзовых спутанных завитков. – Отец Венедикт говорит: "Живи у меня, будешь как внук..." Я вот думаю...
– Чего думать-то? Соглашайся.
– Ага, я, наверно, соглашусь. Он говорит: "Снимем квартиру в городе, если ты боишься здесь, на кладбище..." А я и не боюсь. Главное, что свой дом... Только другого боюсь...
– Чего?
– Ну... что по ребятам буду скучать. По нашим... Мы ведь привыкли вместе...
– Можно будет навещать их... Или они рассердятся, что ты от них ушел?
– Ничуточки не рассердятся! Наоборот, скажут, что хорошо. Все рады, когда кто-то находит дом.
– Тогда чего же раздумывать!
– Не знаю... А вы Петьку с котом увезете в Византийск или здесь останетесь?
– Видно будет. Главное – найти...
– Найдете, чего там...
Он повозился, поставил пятки на табурет, спустил чулок, начал поправлять бинт и при этом тихонько морщился. Повыше бинта я увидел пятнышко – то ли ссадина, то ли родинка. И вспомнил о главной примете. И спросил с новой боязнью (хотя, казалось бы, все уже ясно):
– Сивка, а ты не замечал у Петьки на левой лопатке родимое пятно? Как гусиная лапка. Может, когда купались или бегали без рубашек...
Сивка отозвался сразу, без удивления:
– Замечал, конечно. Я эту "лапку" вот так, у самого носа видел. – Он придвинул к лицу ладонь. – Это когда Петька меня спас...
– Спас? От чего? Что случилось?
– Это на "Розалине". То есть на барже. Мы там вместе были.
– Что за баржа?
Сивка сказал опять солидно, с этакой интеллигентной ноткой:
– Хорошо, я расскажу. Но это длинная история, если про все по порядку. Давайте после ужина.
И я, подыгрывая этому оттаявшему от страха и бесприютности малышу, согласился:
– Хорошо, после ужина...
Отец Венедикт отвел мне место в каморке со старым и продавленным, но уютным диваном. Я и Сивка уселись рядышком на этом скрипучем сооружении. Горела небольшая лампочка, в щель между шторками светила яркая луна – она была разорвана на куски ветками кладбищенских берез.
В общем, была та самая обстановка для рассказа о грустных и страшных событиях.
А они такими и были, события Петькиной жизни, когда он оказался в Старотополе.
Сивка рассказывал долго. Но я потом не помнил ни слов его, ни голоса. Произошел какой-то сдвиг сознания. Возможно, потому, что мы с Петькой – несмотря на разные группы крови – все-таки во многом едины. Можно сказать, один человек.
К Сивкиному рассказу в дальнейшем добавилось и другое – то, что я узнал от Петьки позже. И то, что знал раньше. И теперь кажется, что я знаю все это – о себе. Знаю со всеми подробностями, со всеми ощущениями. С болью и страхами, с горечью и проблесками радости – все, что было в те дни...