Кордес не умрет
Шрифт:
В продолжение пятнадцати, двадцати лет я ни разу не вспомнила о том разговоре по телефону с Кордесом, и вдруг теперь я воспроизвела этот разговор с удивительной точностью, уверенная, что ничего не пропустила. Даже запах противной телефонной кабины я ощущаю с прежней отчетливостью.
Деган беспомощно поднял руки вверх.
— Извините меня, пожалуйста, — говорит он. — Я смотрю на часы по привычке, не замечая, сколько времени прошло. Наверное, это одна из моих дурных привычек, не более. Не считайте меня нетерпеливым слушателем, продолжайте свой рассказ, говорите, говорите!
Ну,
Кордес прибыл вечером на следующий день. Между ним и моим отцом состоялся разговор, довольно оживленный и не такой страшный, каким я его себе представляла.
Тетя Юлия тоже все узнала и только втихомолку поплакала.
Мы организовали вечером импровизированное обручение, во время которого все ободрились и даже много смеялись.
Я впервые целовала чужого молодого человека «на законных основаниях» и впервые заснула без опасения, что тетя Юлия в неурочное время начнет обход дома.
Не сговариваясь, все решили, что эту ночь мы проведем вдвоем, и нам не следует мешать. Шла война, и старые правила и моральные нормы были отвергнуты.
На следующий день мы втроем — я в моем единственном костюме, отец в черной паре, Кордес с орденской ленточкой в петлице — посетили ратушу и назначили бракосочетание на 14 декабря. Тогда подобные проблемы решались быстро и без всяких затруднений.
Мой жених — это слово я почему-то не произносила, так как, наверное, до конца не была уверена ни в ситуации, ни в своем избраннике, — итак, мой жених урегулировал во всех инстанциях мое освобождение от трудовой повинности. Затем уехал.
Через четырнадцать дней после этого я стала его законной женой. Мой бедный отец во время официальной церемонии ерзал на своем стуле, особенно когда нам в установленном порядке дарили «Mein Kampf» в жесткой обложке.
У нас была сокращенная наполовину «медовая неделя», после которой Кордес снова уехал, чтобы выполнять свой долг — свою секретную миссию. Военные будни захватили нас целиком. Жизнь от недели к неделе становилась все более трудной, все более ужасной.
Я шила из кусочков старой шерсти детские вещи, которые тетя Юлия постоянно поливала слезами, и беспрестанно боролась с мировым злом, тошнотой, сентиментальностью и страстным желанием быть с мужем, от которого, начиная с января, через полевую почту я изредка получала скупые письма.
В начале марта, в одно холодное, ясное утро ко мне пришел вместе с отцом ортсгруппенляйтер нацистской партии. Они сообщили мне, смутившись, с мучительными и напрасными потугами скрыть свое замешательство за громкими фразами, что мой муж, защищая фюрера, народ и фатерланд, был при наступлении американских танков тяжело ранен и, должно быть, попал в плен.
Отец стоял при этом сообщении наготове, чтобы меня поддержать. Но я не упала в обморок. Известие повергло меня в какое-то неподвижное состояние, я словно окаменела. Поэтому письмо, которое я получила неделю спустя, где какой-то оберлейтенант сообщал о смерти моего мужа, я, в отличие
В письме говорилось, что после контратаки среди павших солдат и офицеров нашли моего мужа и что больше ничего сообщить мне не могут, так как обязаны хранить военную тайну. К сожалению, писал оберлейтенант, он не может также передать мне какое-либо имущество, оставшееся от мужа, потому что, по-видимому, мертвецов обобрали мародеры.
Так после восьми дней любви и четырех дней замужества я стала вдовой. Ребенок, которого я ждала, не будет знать отца даже в лицо, казалось мне тогда. Да-да. И это меня в то время не очень беспокоило: я была одной из многих, из очень многих, которые находились в подобном положении. И мысль о «великом деле», в которое я теперь не очень-то верила, не принесла мне облегчения.
Но я в нем и не нуждалась. К тому же, в течение двух-трех недель дел у меня было по горло: нужно было все вещи рассортировать, привести в порядок, упаковать. Русские приближались, и мы, все трое — отец, тетя Юлия и я — решили своевременно переехать в Баварию, где жила другая сестра отца, после развода с мужем ставшая владелицей небольшого текстильного предприятия.
Переезд был пыткой. Но судьба была к нам снисходительна. Даже папина виолончель, с которой он ни за что не хотел расставаться, была доставлена в Корнвальдхайм целой и невредимой.
Там в конце июля 1945-го года и родилась Корнелия.
Три года спустя от командира части, где служил мой муж, я получила официальное извещение о смерти Кордеса. Я тогда снова собиралась выйти замуж.
— Да… И с этим я вошла в послевоенную жизнь.
Я горько улыбнулась.
Деган ответил улыбкой на улыбку.
— Итак, вы снова вышли замуж за герра Этьена?
— Да. Ромайзель сказал, что вы знали моего мужа?
Деган кивнул.
— Несколько лет назад я встретил его на одном процессе. Он был моим противником. Я у него многому научился. Он мне тогда очень понравился.
Адвокат снова улыбнулся.
Я продолжала:
— Мы были с ним вполне счастливы в течение семи лет, несмотря на то, что он на двадцать лет старше меня. Он привык к Корнелии, она привыкла к нему. Когда ей еще не было четырех лет, она была уже не Корнелия Кордес, а Корнелия Этьен.
Она не знала, что Альберт не был ее отцом. Я ей этого, разумеется, не сказала. До сих пор она этого не знает…
Альберт умер в конце 1955 года. В это время я получила текстильное предприятие своей старшей тетки в полное распоряжение, построила на деньги, полученные от страховой компании после смерти мужа, здание, в котором разместились галантерейная торговля и салон мод. Под моим руководством они до сих пор процветают, пользуются популярностью покупателей и клиентов.
Три года назад умерли и отец, и обе его сестры. Корнелия стала уже взрослой девушкой; она очень тяжело пережила смерть деда и тети Юлии, которых любила и к которым была привязана, с самого раннего детства. Она на какое-то время даже вынуждена была бросить школу, но вскоре мне все же удалось ее успокоить, и после повторного курса Неле сдала все экзамены.