Кордес не умрет
Шрифт:
— Садитесь, пожалуйста!
Человек за столом указывает на белую скамейку.
Звонит телефон.
— Вас слушают. Гауптвахтмейстер Пагель на проводе.
Прислушивается. Глядит на меня.
— Да… Момент!
Затем обращается ко мне:
— Адвокат наверху. Хотите с ним переговорить?
— Да. Конечно!.. Доктор Деган! Слава богу!
— Все в порядке, — говорит в трубку сидящий за столом надзиратель. — Доставить наверх?.. Слушаюсь!
Он кладет трубку и делает знак своему коллеге:
— Зайдите
— Слушаюсь, — отвечает тот и идет по коридору назад. Гауптвахтмейстер Пагель продолжает писать.
Я сижу и жду. Стало совсем тихо. Сколько же сейчас времени?
Два человека в поношенном гражданском и третий в тиковом халате в сопровождении полицейского подносят к решетке большой закрытый термос. Там стоит стол, на котором высится колонна из алюминиевых мисок.
Они открыли термос. Оттуда повалил пар. Человек в тиковом халате с помощью полицейского разлил содержимое большого термоса по мискам. Надзиратели открыли камеры. Двоим в хороших костюмах налили по полной миске, — должно быть, тюремная аристократия. Камеры снова закрыли. Я так и не успела рассмотреть, кто в них сидит. Лучше ни о ком и ни о чем не спрашивать! Из термоса доносится до меня довольно приятный запах. Чувствуется морковь, пахнет бараниной.
— Хотите есть? — спросил гауптвахтмейстер Пагель.
Я отрицательно покачала головой.
— Я вам советую. Ничего не будет до вечера.
Он говорил правду.
— Нет. Спасибо. Мне не до еды.
Он пожал плечами, продолжая писать. И чего он все время пишет?
Полицейский, которого Пагель послал в центральную часть здания, вернулся. Позади него шел высокий сухощавый мужчина в светло-сером пыльнике, с дипломатом и шляпой в руке. Его седые волосы на затылке упрямо не поддавались расческе. Он понравился мне с первого взгляда, особенно когда улыбнулся. Светлые подстриженные по-английски усики подчеркивали белизну зубов.
Я испытала чувство, подобное тому, которое испытывает мореплаватель, долго плывущий по воле волн и увидевший наконец прибрежный маяк.
— Деган, — представился «маяк» и протянул мне руку. Узкую, теплую, сильную руку.
Я заметила, что плачу, но ничего не могла с собой поделать. Слезы текли обильной струей, я всхлипывала и в какое-то, по-видимому, мало подходящее мгновение пробормотала: «Этьен».
— Ну, что вы, уважаемая! Кто будет тогда…
У него был приятный голос. Он говорил, как отец у постели своего больного ребенка.
Голос… Рука… Все оказалось много лучше…
— Где мы сможем поговорить?.. — спросил он гауптвахтмейстера деловым тоном.
— Седьмая, — сказал гауптвахтмейстер и спросил:
— У вас есть полномочия?
— Ах,
Деган вытащил из дипломата бланки и передал мне:
— Здесь записано, что вы, почтенная фрау, полностью мне доверяете и предоставляете право в официальном порядке вести ваше дело. Ставьте здесь, — он указал, — свою подпись, и все: я буду целиком и полностью в вашем распоряжении.
Я быстро встала с места, подошла к столу, взяла отливавшую серебром авторучку, которую он мне подал, и поспешно подписала документ. Это даже доставило мне некоторое удовольствие, может быть, потому что я ничего подобного ни разу в жизни не подписывала.
— Благодарю, — сказал он, взял у меня ручку и передал доверенность гауптвахтмейстеру.
— Седьмая, — повторил гауптвахтмейстер. — Я не буду вам мешать, герр доктор… Я знаю вас…
— Премного вам благодарен, дорогой герр гауптвахтмейстер.
Деган улыбнулся. У него была необычайно заразительная улыбка. Все надзиратели, стоящие вокруг, тоже улыбнулись. Но он этого словно бы не заметил.
Деган мне кивнул. Один надзиратель пошел впереди меня. Мы должны были пройти некоторое расстояние по коридору вдоль решетки. Слева я увидела небольшое помещение, над дверью которого висела табличка «Переговорная». Здесь было открыто, хотя в тюрьме даже пустые помещения запирались на ключ.
— Прошу вас, почтенная фрау, — обратился ко мне доктор Деган. И к надзирателю: — Может быть, вы принесете пепельницу, герр вахтмейстер…
— Слушаюсь. Сейчас.
Надзиратель отдал распоряжение одному из тех, кто разносил пищу, и у нас появилась пепельница.
— Большое спасибо, — сказал Деган.
Мы вошли в помещение. За нами сразу же заперли дверь.
Комнатка была небольшая: четыре на полтора метра. Стены выкрашены масляной краской, вверху неяркая лампочка. Такие помещения обычно бывают предназначены для кельнера или швейцара. Правда, двухметровой высоты зарешеченные окна разрушали это впечатление. Решетки всюду: даже лампочка покрыта железной решеткой, бог знает для чего. Каменный пол, на котором, словно заблудившись, дрожит одинокий солнечный луч. Мебель — простой стол и два стула. Возле двери некоторое подобие вешалки.
Я села, подставив лицо лучику солнца. Деган начал:
— Очень сожалею, что нам не предоставили возможность переговорить в полиции, но ничего не поделаешь… Я хотел было протестовать, но оказалось, что обе предназначенные для переговоров с адвокатами комнаты были заняты. Заяви я протест — это только обострило бы отношения с полицией, да и само ваше дело продвигалось бы медленнее. Мне ничего не оставалось, как приехать сюда. Я думаю, почтенная фрау, вы меня поймете, не так ли?
— Конечно, — сказала я.