Кордес не умрет
Шрифт:
К моему удивлению, мои спутники повели меня не к большой вертящейся двери, которая служит для выхода из отеля, а к той, которая ведет наверх — в номера, к лестнице и лифту.
Словно предваряя вопрос, молодой служащий повернулся ко мне:
— Мы хотим забрать ваш багаж, конечно, в вашем присутствии, фрау Этьен, — сказал он тихо.
Что бы это значило?
Мальчик-лифтер отходит в сторону. Молодой служащий проходит в лифт впереди меня. Снова они заботятся о том, чтобы один был спереди, другой — сзади, дабы полностью исключить возможность
Побега? Почему я должна бежать? Куда? Все равно ведь рано или поздно будет доказано, что я не убивала Курта Кордеса…
«Только бы не попасть в зубчатку» — так говорил Альберт.
— Где машина, Андерсен? — спросил Шербаум своего ассистента.
Андерсен — фамилия молодого человека. Эта фамилия подходит к его внешности, как и его костюм. Он высокий блондин, с искорками в светлых глазах и морщинками под ними, когда смеется.
— Во дворе, герр комиссар.
Молодой человек прекрасно выглядит. Он женат: носит кольцо. Какой-то женщине повезло с мужем. Интересно, кто его жена?
— Третий этаж, пожалуйста, — говорит Андерсен малышу-лифтеру. Лифт медленно поднимается наверх, лифтер открывает дверь. Он выпускает нас наружу.
Мы идем все трое вдоль длинного коридора.
Перед одной комнатой две пары обуви: грубая, большая пара мужских ботинок и босоножки на высоком каблуке.
Уже десять часов.
Через полчаса отходит автобус, который подвозит пассажиров прямо к самолету.
Я арестована. Подозрение в преднамеренном убийстве.
Последние двадцать шагов до моего номера. Меня не оставляет беспокойство: на моем ночном столике лежит в черной кожаной папке письмо, которое Курт Кордес написал Неле.
Милая девушка…
Они не должны обнаружить это письмо! Иначе на основании его возникнет мотив…
Шербаум достает ключ от моего номера и отпирает дверь. Комната такая же, как и любой другой номер в отеле перед отъездом постояльца — неприбранный, неуютный и холодный. Постельное белье уже снято и бесформенной кучей лежит в углу на полу. Моей папки на ночном столике больше нет. Где же она?.. Да, здесь! Кто-то положил ее на багажную полку рядом с открытым чемоданом. Наполовину папка прикрыта моей пижамой.
Что теперь?
Нас трое в комнате. Андерсен закрыл за собой дверь и стоит возле нее.
— Не будете ли вы так любезны упаковать свои вещи…
Шербаум показывает на раскрытый чемодан. Он отодвигает его и открывает ящик ночного столика. Ящик пуст.
Я беру папку вместе с пижамой и кладу в чемодан. Пижамная куртка попадает под папку. Я снова кладу ее так, чтобы она закрыла папку, снова вынимаю и кладу их вместе.
Пижама шелковая, и задача у меня не из легких: шелк все время соскальзывает с кожаной папки.
Наконец, папка полностью скрыта пижамой, и я нащупываю пальцами письмо. Новое решение: я хватаю письмо — служащие полиции стоят ко мне спиной! — и засовываю его (довольно толстый конверт, семь листов, полных уверений и разных других слов, читая которые,
Жакет узкий, с узким рукавом, и если я не буду махать руками, конверт едва ли выскочит наружу.
Я не показываю вида, что почувствовала облегчение. Письмо должно исчезнуть, я его куда-нибудь выброшу, прежде чем они…
— Может быть, вам помочь? — спрашивает Шербаум у меня за спиной.
— Спасибо. Уже готово.
Я запираю чемодан. Обыскивать женщину может только женщина — таков закон. Как хорошо, что я была замужем за юристом!
— Можно? — спрашивает Шербаум.
— Да.
Андерсен берет чемодан и выходит с ним из номера.
Снова я между ними, посередине. Нет никакой возможности бросить конверт в мусорный ящик или еще куда-нибудь.
Ребенка не надо во все это впутывать. Ей уже за двадцать. Последние четыре-пять лет я мало что о ней знаю. Разве она еще ребенок? Я думаю, да. Я, конечно, могу и ошибаться. Для того, кто любит, предмет его любви не предстает в истинном свете, и прежде всего — для матери. Черт возьми!.. Звучит, как цитата из какой-нибудь желтой газетенки, где некая тетя пишет таким стилем в разделе «Почтовый ящик»…
Мы подошли к лифту. Я так и не сумела избавиться от этого сумасшедшего письма. Письма, которое в руках обвинения может служить ключом к загадке следствия. Письма, из-за которого меня лет на двадцать упрячут за решетку. Я должна его непременно…
Туалет! Слева от лифта. Дамский. Шербаум не может мне запретить сходить в туалет. Сопровождать меня туда он вряд ли будет.
— Позвольте, герр комиссар, — сказала я, подойдя к двери дамского туалета.
— Минуточку! — Он взглянул на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Никогда раньше я не встречалась с такой выдержкой. Он великолепно смотрится. Нет-нет, не в сексуальном плане, то есть… Если он потеряет самообладание… Он его не потеряет, нет. Но если…
Интересно, какой он мужчина? Как блестят его глаза, когда он целует?
— Один момент, — повторяет Шербаум и кладет мне руку на плечо. — Я не имею права отпустить вас одну.
Это звучит почти отечески, словно он боится за меня.
— Но… — Я не в состоянии протестовать.
— Один момент, фрау Этьен, — говорит он в третий раз. — Поставьте чемодан, Андерсен, — приказывает он блондину, — пройдите в открытую комнату и попросите девушку, которая ее убирает, сюда.
Андерсен выполняет приказ.
— Мы не можем вас отпустить одну, фрау Этьен, — говорит Шербаум снова, словно извиняясь, и продолжает: — Потому-то нас и двое, что арестованная женского пола. Таково предписание. Оно покажется вам нелепым, но поймите, если задержанная пожалуется: «служащий полиции ко мне приставал» или что-нибудь в этом роде… Вы себе не можете представить, что тогда…
К нам приблизилась полная девушка в белом фартуке:
— Вы звонили?
— Да, — сказал Андерсен.
— Мы вынуждены просить оказать нам услугу, — смешавшись, пробормотал Шербаум.