Корень нации. Записки русофила
Шрифт:
Но я бы не хотел особенно хулить и Пикулина. Мне говорили, как тихо огрызался он на требование лагерных чекистов давить нас как можно сильнее: «Мы их так обозлим, что они вообще со статуса не выйдут». Ведь мы-то все-таки запланировали сопротивляться не навсегда, а на 100 дней, т. е. до 30 июля. А на лагерных чекистов давят сверху, из Москвы. Давит в итоге богоборческая система, созданная Лениным и Троцким в результате февральской измены генерала Алексеева, генерала Рузского и думских хамелеонов, предавших Царя, Веру и Отечество. О чем думал Алексеев, инспирируя телеграммы командующих фронтов с требованием к Государю об отречении? Уже на следующий день бунтовщики издали «Приказ № 1», разваливший армию и державу. И то еще мы, зэки 60—70-х годов, находились в наилучшем положении по сравнению с периодом ленинского террора. Лагерные старожилы, помнившие 20-е годы, говорили: «Сейчас – благодать. Вот в те годы был сплошной ужас!»
Помимо меня, Черновола, Айрикяна, в борьбе за статус политзаключенного
Ведут нас из изолятора в парикмахерскую стричь волосы. А мы от стрижки отказались: это был один из пунктов борьбы за статус политзаключенного. Нас сажают в кресло, мы садимся, с надзирателем не толкаемся, нам надевают наручники и в наручниках стригут. Голову мы уже не вертим из стороны в сторону: пусть стригут, мы наручниками доказали, что стрижка принудительная. Надзиратели тоже люди, где-то в присутствии офицера они проявляют усердие, а где их нет, они спокойно, так сказать, отслеживают ситуацию. Наденут наручники для порядка, причем наденут, чтобы не давили, и парикмахер нас спокойно стрижет.
Информация о нашей борьбе за статус просочилась на волю. Правозащитный бюллетень «Хроника текущих событий» (45/44) фиксировал:
«Движение политзаключенных, требующих признать их особый, по сравнению с уголовными преступниками, статус, началось в 1974 г. (Хр. 33). Десятки политзаключенных стали определять свое поведение по отношению к лагерным и тюремным порядкам этим статусом («переходили на статус»), подвергаясь за это суровым наказаниям (Хр. 34–44). Проект Статуса приложен к обращению трех политзаключенных Мордовских лагерей в Президиум Верховного Совета СССР от 17 января 1977 г. (аналогичное обращение они послали Генеральному прокурору СССР). Они пишут, что принятые Советским Союзом обязательства по правам человека делают актуальной «необходимость освобождения всех советских политзаключенных». Полагая, что это потребует определенного времени, они предлагают принять на этот период законоположения о режиме содержания политзаключенных, выработанные на основе посылаемого ими Статуса, соответствующего международным документам о правах человека и одобряемого большинством политзаключенных. Обращение подписано:
АЙРИКЯН Паруйр Аршавирович, секретарь Национальной объединенной партии (организация независимости Армении),
ОСИПОВ Владимир Николаевич, редактор русских христианско-патриотических журналов «Вече» и «Земля»,
ЧОРНОВИЛ Вячеслав Максимович, редактор журнала «Украиньский Висник» (1970–1972 гг.)».
«15 февраля Размик Маркосян (19-й Мордовский лагерь) своим заявлением, направленным Председателю Президиума Верховного Совета СССР, поддержал инициативу Айрикяна, Осипова и Черновола…»
«21 апреля А.Сахаров, М.Ланда, Е.Боннэр, Т.Ходорович опубликовали заявление «100-дневная голодовка политзаключенных Мордовских лагерей – требование Статуса политзаключенного». В заявлении сказано, что голодовка, объявленная в этот день, будет продолжаться до встречи в Белграде. Участники голодовки намерены проводить ее поочередно. Известные участники: В.Черновол, В. Осипов, П.Айрикян, Р.Маркосян, М.Хейфец, С.Солдатов, А.Юскевич, Н.Будулак-Шарыгин, Б.Шакиров – заявили, что переходят на статус явочным порядком. В заявлении сообщается об обращениях Айрикяна, Осипова, Черновола и Маркосяна и излагаются основные положения предложенного ими проекта Статуса. Авторы заявления отмечают, что подобные требования выдвигают и в других исправительно-трудовых учреждениях Советского Союза. Заявление кончается словами:… Мы выражаем свое сочувствие и большую озабоченность положением узников совести в СССР. Мы подчеркиваем, что в ряде случаев правовое положение политзаключенных и условия их содержания фактически даже хуже, чем осужденных за уголовные преступления. Мы отмечаем, что, по нашему мнению, основные положения Статуса должны соблюдаться в отношении всех заключенных – и уголовных, и политических. Мы снова и снова заявляем, что уголовные преследования за убеждения, жестокое бесчеловечное обращение с осужденными – вопиющее нарушение признанных цивилизованным миром прав человека, нарушение гуманитарных статей Хельсинкского Соглашения».
«Хроника», 47/99: «В 100-дневной кампании (21 апреля – 29 июля) борьбы за статус политзаключенного участвовали: Айрикян, Будулак-Шарыгин, Карпенок, Маркосян, Осипов, Равиньш, Солдатов, Ушаков, Хейфец, Храмцов, Черновол, Шакиров, Юскевич. О ходе этой кампании и ответных репрессиях (сведения в
21 апреля мы стали на статус политзаключенного: сорвали нашивки и не вышли на работу. Мы требовали политической амнистии, а пока ее нет – улучшения режима содержания в концлагерях. Начались угрозы. Высокие чины (полковники и подполковники) угрожали нам, в основном, новым сроком – за организацию лагерных беспорядков. Мы ответили, что производство работает (сперва стало на статус 5 человек в этой зоне, сейчас приблизительно 15), каждый действует сам по себе, т. е. нет «группы лиц» и т. д. Тогда начались репрессии. Лишили всего, что можно: права закупки продуктов, посылки, свидания, затем пошли карцеры. Ушаков – 5 суток, Осипов – 6, Шакиров – 7, Солдатов – 10, Хейфец – 12. Перед этим – обыск в зоне, забрали все бумаги без акта о конфискации, объявили: никаких бумаг, кроме копии приговоров. Карцер – это сырое помещение с обвалившейся штукатуркой, которую забелили, когда нас посадили, с деревянными нарами на цепях. Днем нары запираются к стене. Крохотный столик с 2 или 4 пеньками диаметром 15–18 см, сидеть на них тяжело. Когда-то один из нынешних статусников – Будулак – голодал 18 суток, но добился пола из деревянных досок поверх цементного. Постели не выдают – кладем под голову тапочки, обернутые носовым платком. Кормят по пониженной норме, т. е. совершенно обезжиренным и незаправленным варевом и то через день. На другой день – хлеб и вода. Соль без ограничения. Запрещают читать. Из камер выводят лишь утром на полчаса – умыться и в уборную. Для дневных и ночных нужд – параша. Хлорной извести не хватает, в камере вонь. Из-за сырости в камере ночью холодно, даже в теплое время года. Полковник Новиков из управления: – «На что жалуетесь?» – «Холодно!» – «Протопим». На следующий день в наручниках сняли теплое белье и дали трусы и майку Ушакову. Мол, переход на летнюю форму одежды. Раздели Осипова. В ответ Солдатов объявил голодовку, снял и майку. Ночи здесь иногда по-осеннему холодные, и тогда раздетому и голодному штрафнику очень тяжело…
На голод и холод отвечаем предбелградской голодовкой по пустым дням. Хейфец провел 10, Солдатов и Ушаков – по 12 голодовок. У Черновола их более 20, но он и первый статусник. Когда мы пришли в ШИЗО, он уже был в ПКТ. (Камеры через коридор.) В голодовках мы протестовали против ухудшения питания – много ниже нормированных минимальных норм… Против невозможности творческого труда, насильственных политзанятий, полубесплатного труда без отпусков… Душой изолятора является Черновол. Переговоры запрещены, но он ежедневно читает нам последние известия. Начальник лагеря Пикулин назвал Черновола нашим генералом. Славко плохо выглядит – истощен голодом… Последнее яркое событие – спасение армянского патриота Маркосяна, получившего за первые 30 дней статуса 25 суток карцера. У него язва желудка, не может оправляться. Дважды его, полумертвого, почти уносили из карцера в санчасть, на клизму. Когда его привели в 4-й раз, Славко предложил и все поддержали – бессрочную голодовку, пока не помогут Маркосяну. До этого 3 дня не приходил врач. Легли в голодовку, пока не вытащат Маркосяна из карцера. Власти цинично торгуются: уговорите его сойти со статуса, иначе на вашей совести будет его смерть. Написали протест с массовой голодовкой против человечности в день дарования новой конституции. Заставили отступить – Маркосяна перевели в санчасть. Осипова тут же, 24 мая, отправили в ПКТ на 6 месяцев, Черновола – в ШИЗО на 15 суток… Мы бодры, нас поддерживает сочувствие зоны и ваша поддержка. Гебисты почти не появляются, но сперва очень сердились на утечку информации.
Хейфец сидел в карцере 12 суток (с 21 апреля до 2 мая), затем, после суточного перерыва, 13 суток, потом, после десятидневного перерыва, 15 суток… 26 мая Равинын получил еще 8 суток карцера. 2 июня Солдатова посадили в карцер. 3 июня Маркосяна и Равиньша отправили в больницу.
Находясь в ПКТ, Осипов заболел. Был диагностирован туберкулез, но в больницу его отправили не сразу – только 29 июля (несмотря на уже обнаруженные симптомы туберкулеза, жене Осипова в ответ на ее запросы пришло письмо, где за подписью двух врачей 19-го лагеря было сказано, что он здоров). Однажды политзаключенные, ссылаясь на случай с Осиповым, спросили лагерного сотрудника КГБ Бороду: «Когда прекратится преднамеренное разрушение здоровья политзаключенных?». Борода ответил: «Не надо было попадать в ПКТ».
Черновол также долго болел в ПКТ. 23 сентября он был переведен в больницу. И Черновол, и Осипов, в наказание за участие в «белградской» голодовке 4 октября, были отправлены из больницы обратно в зону: Черновол – 5 октября, Осипов – 12 октября».
«Хроника» 47/101-102: «4 октября, в день открытия Белградского совещания, свыше 15 человек держали голодовку протеста, среди них: Стасив-Калинец, Попович, Сеник (женская зона 3 лагеря), Будулак-Шарыгин, Равинын, Саранчук, Сартаков, Солдатов, Ушаков, Хейфец (19-й лагерь), Осипов, Черновол (в больнице), Айрикян (3-й лагерь). Кроме заявленных всеми протестов общего характера Айрикян выдвинул требование пустить его в Белград (с последующим возвращением в лагерь. – В. О.)… Айрикяну назначили 15 суток ШИЗО, но поместили в санчасть 19 лагеря».