Коридор

Плотников Александр Анатольевич

– Сегодня перед завтраком докладываю Кюстеру, – все так же монотонно продолжал Хельмут, думая, что его кто-то слушает, – а он меня вместо «доброго утра» спрашивает: «Почему вы сегодня в наряде?» – Ну, я, не задумываясь, сразу же сдал Шефа. А тот стоит, дурень, глазами хлопает, ничего понять не может, как же он так мог просчитаться. А ведь вчера утром сам меня с наряда снял, сдвинув график.

Хельмут с облегчением выдохнул воздух.

– Да, что не говори, а я себе даже не представляю, как бы жил без него. Он меня своими дурацкими наказаниями бережет, как сына родного. Я уже и не помню,

когда последний раз был в дежурной смене.

Обернувшись, Хельмут, наконец понял, что его никто не слушает. Единственный «неблагодарный слушатель», которому все это и было адресовано, сидел сейчас за обеденным столом мрачнее тучи, рисуя химическим карандашом чертика на тыльной стороне тарелки. Стандартный штамп свастики приходился тому как раз на грудь, из-за чего получалось, будто производители тарелок наградили его орденом.

– Ты меня вообще слушаешь? Какая муха тебя укусила?

Ответа опять не последовало. Карл с какой-то отрешенностью продолжал дорисовывать кисточку хвоста чертенка, который сейчас во всю хозяйничал в его голове, не давая забыть лица тех, кто через каких-то пару часов «станет историей».

Во время завтрака все они были в приподнятом настроении. Шутили, смеялись, даже не подозревая, что их ждет впереди. А он почему-то боялся смотреть им в глаза. Как будто, как только это сделает, тут же провалится в ад.

– К нам, кажется, гости. Что-то у меня плохое предчувствие. – Продолжал «сам с собой» беседовать Хельмут.

Плохое предчувствие и вправду его не подвело. Посыльный, которого он заприметил еще издали, со всех ног несся в сторону столовой. И вскоре с шумом отворив дверь, ворвался в помещение.

– Чего тебе надо? – не дал ему даже опомниться Хельмут.

Зная крутой нрав оберлейтенанта, тот моментально вытянулся по струнке, принявшись докладывать.

– Разрешите обратиться?

– Валяй, – небрежно кинул он, оседлав стул.

– Вас вызывает к себе оберст Кюстер. Он в центральном ангаре на инструктаже.

– А что он от меня хочет?

– Не могу знать, но, по-моему, там кому-то стало плохо.

– Вот сволочь, – непроизвольно вырвалось у Карла.

Теперь все встало на свои места. Последние двое суток он только и думал что о сегодняшнем дне, путаясь в догадках и предполагая разные пути развития. Но такой вариант он почему– то совершенно не предусмотрел – «Почему Хельмут, а не «молодняк »? Неужели вместо этой сволочи Отто на верную смерть должен идти именно он?»

– Ты чего?

– Да вот, – Карл, пытаясь скрыть истинную причину своего поведения, поднял вверх карандаш. – Сломался.

– Вас, кстати, он тоже вызывает, – на этот раз обернувшись к Карлу, произнес посыльный.

– Меня?

– Да, Вас.

– Ну, Карл, раз и тебя вызывают, то дела действительно плохи.

– Поднявшись со стула, Хельмут направился к вешалке. – Пошли, пока они без нас не улетели.

* * *

Госпиталь № 56/358.

Кто-то негромко постучал в дверь кабинета доктора Коха, и после дежурного «войдите» дверь отворилась. На пороге стояла

Хильда. Она была, как всегда, безукоризненна, представляя собой образцовый пример того, какой должна быть молодежь в трудные для страны годы.

За ее спиной стоял невысокий плотный мужчина в форме полковника медслужбы, с глубокими морщинами на лице и почти белоснежными, седыми волосами. На вид ему можно было дать чуть больше шестидесяти. Доктор Кох сразу узнал в нем своего коллегу доктора Лансена, с которым был знаком не один десяток лет, искренне считая своим другом.

– К вам пришли, герр доктор.

Доктор Кох тем временем уже успел встать из-за стола, выйдя навстречу гостю.

– Хайнц, дружище, почему же ты не предупредил, что приедешь? Я бы подготовился и встретил тебя более достойным образом.

– К сожалению, это обстоятельства. Иначе мы бы с тобой еще не скоро увиделись.

– Ну, раз мы увиделись, то, скорее, все-таки к счастью.

– Да, пожалуй.

Они обменялись крепким рукопожатием. После чего доктор Кох на правах хозяина сопроводил друга к небольшому кожаному дивану, напротив которого стоял журнальный столик с аккуратно сложенными газетами и журналами.

– Чай, кофе или что-то покрепче?

– Что-то «покрепче» для меня уже давно под запретом. Давай лучше чайку.

– Хильда, будьте так добры, приготовьте, пожалуйста, два чая. Один без сахара.

– Я помню, герр Кох.

Она поспешно удалилась в смежную с кабинетом комнату, которая была для доктора и комнатой отдыха в редкие минуты затишья, и местом ночлега, а заодно и кухней.

– Ну что, рассказывай, как у тебя дела, – первым завел разговор доктор Кох. – Мы наверное уже месяца три-четыре не виделись?

– Шесть.

– Да? Вот время бежит. Кажется, что только на прошлой неделе разговаривали, а оказывается, что уже прошло целых полгода. Ну, рассказывай, как там твои поживают. Как Марта, как Пауль?

После упоминания о сыне Лансен заметно посуровел. Поспешно потянувшись к нагрудному карману, он вытащил из пачки сигарету и закурил.

– Пауль сейчас где-то под Петергофом. Уже второй месяц от стервеца ни слуху, ни духу.

– Да не волнуйся ты, – тут же попытался успокоить друга доктор Кох. – Война людей нашей профессии щадит, и с ним все будет в порядке. Зарылся где-нибудь по уши в работу, вот времени и нет. Ты же сам знаешь, что там сейчас творится.

– Пусть только появится, я ему эти самые уши… – доктор Лансен нервно затушил окурок в пепельнице. – Вот скажи мне, почему он, молодой, здоровый, там жизнью рискует? А я здесь, старый пень, в Биаррице [38] косточки свои грею под нежным французским солнцем. Зачем они все это затеяли? Почему, скажи мне, пожалуйста, погибают самые молодые и лучшие наши ребята? Во имя чего? Если война продлится еще хотя бы год, то «Он» для Германии сделает то же самое, что и Наполеон в свое время для Франции. Загубит лучший генофонд нации.

38

 Биарриц – лечебный курорт во Франции.