Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
Приводить в порядок дело Захожай начал с личного допроса Кабаева.
— Иван Леонтьевич! На предыдущих допросах вы дали развернутые показания по поводу вашего участия в антисоветской заговорщической организации. Возникла необходимость дополнительно допросить вас по всем изложенным вами ранее фактам, чтобы устранить противоречия и получить возможность для подготовки непредвзятого, обоснованного обвинения. Приступая к последнему, надо полагать, допросу, предупреждаем, что говорить вы должны только правду и ничего кроме правды, не оговаривая себя и других и ничего
— Да. Было время, когда я утверждал, что не причастен к заговору, так как боялся ответственности. Когда выяснилось, что все уже вскрыто помимо меня, я решил прекратить борьбу со следствием и впредь давать только правдивые показания.
— И вы по-прежнему настаиваете на том, что заговорщическая организация в УНКВД действительно существовала и что вас вовлек в нее Малкин?
— Да. После того, как он высказал свое отношение к происходящим в стране процессам, я стал разделять его точку зрения.
— Это отношение было негативным?
— По многим позициям — да.
— Расскажите подробно, как это произошло.
— Я показывал на предыдущих допросах, что с Малкиным знаком с тридцать третьего года, когда начал работать под его началом в Кубанском оперативном секторе ОГПУ. Постепенно между нами установились дружеские отношения, мы безусловно доверяли друг другу и делились самым сокровенным без всякой опаски. Эти отношения сохранялись до его ареста. В апреле тридцать восьмого я по ходатайству Малкина был назначен начальником первого отдела УНКВД в городе Сочи, и когда «обмывали» назначение, он доверительно, в присутствии Абакумова, заявил, что «от постоянного нервного напряжения всякое терпение лопается и буквально все валится из рук». Я спросил, чем вызваны его переживания. Он стал клеветнически высказываться о Сталине, критикуя карательную политику в стране, в которой, вопреки совести, приходится принимать участие, а когда, я спросил, будет ли когда-нибудь положен этому конец, решительно заявил: «Нужна активная борьба против сталинской политики насилия и террора. Борьба эта ведется и особое место в ней занимает старый северокавказский костяк партийцев с авторитетом такой колоритной фигуры, как Евдокимов».
— Он назвал вам участников?
— Да. Назвал себя, Абакумова, который кивком головы подтвердил сказанное, затем перечислил некоторых сотрудников краевого аппарата: Сербинова, Захарченко, Феофилова, Шашкина, Долгопятова из Майкопа, Безрукова, Биросту, ряд ответственных работников из НКВД СССР и УНКВД других краев, областей. Среди них — начальника Первого отдела НКВД СССР Дагина, его заместителя Зарифова, начальника Второго отдела НКВД Попашенко и начальника Сельхозотдела НКВД Гатова, начальника Секретно-политического отдела из Ростова-на-Дону Раева и начальника УНКВД Горьковской области Лаврушина…
— Странно, что он назвал вам сразу столько фамилий. Была необходимость? А как же с конспирацией? Как-никак, организация подпольная…
— Разговор, как я сказал, сопровождался обильной выпивкой и Малкин был в этот момент изрядно накачан. Во-вторых, мы доверяли
«Врешь ты все, — подумал Захожай, глядя в честные глаза Кабаева. — С твоим кругозором знать такое количество руководителей, разбросанных по Союзу? Запомнил? А разве сам не был накачан? Эх, Кабаев, Кабаев!»
— И какую же вражескую установку вы получили в тот раз от Малкина? Каким образом он определил цели и задачи заговорщической организации?
— О них я был ориентирован в общих чертах.
— И все-таки?
— Путем проведения массовых арестов партийно-советских и хозяйственных кадров и граждан определенных национальностей внушить трудящимся края мысль о перегибах, организатором которых является ВКП(б), а если конкретно — ее ЦК.
— То есть вы получили установку всеми доступными вам способами дискредитировать в глазах населения партию и ее сталинский ЦК? Так я вас понял?
— Так. И показать таким образом антинародность решений партии, принятых на февральско-мартовском тридцать седьмого года и последующих Пленумах ЦК.
— Только-то?
— Не только. Главная задача — физическое истребление всех, по чьей воле развязан кровавый террор.
— Значит, вас — в первую очередь?
— Почему нас?
— Потому что вы осуществляли террор.
— Вы говорите об исполнителях, а я имею в виду организаторов.
— То есть вы имеете в виду ЦК?
— Получается так.
— Вы и сейчас полагаете, что массовый террор организовал ЦК?
— Нет. Сейчас я так не считаю. Решение ЦК и СНК от семнадцатого ноября прошлого года и последующая политика партии по восстановлению в стране ленинских норм жизни убедили меня в обратном.
— Значит, дискредитируя партию и советскую власть, вы добросовестно заблуждались?
— Выходит, что так.
— И как же вы намеревались решать непростые задачи истребления организаторов террора?
— Я же говорю, что сейчас таковыми их не считаю.
— Но тогда считали?
— Да.
— Ну так как же?
— По Сочи-Мацестинскому курорту, где обычно отдыхают руководители партии и правительства, мы предполагали создать условия, способствующие террористически настроенному элементу беспрепятственно проникать на особо важные объекты в качестве обслуги.
— Что вы разумеете под особо важными объектами?
— Прежде всего дачи, лечебные учреждения, места посещений…
— Вы можете назвать хоть один случай проникновения в обслугу лиц, настроенных террористически?
— Могу. На даче номер девять, известной как дача Сталина, поварихой работала некая Рыжкова Мария — жена латыша-белогвардейца, которая была связана с эстонцем-террористом, работавшим в Сочи, кажется, на хлебозаводе. Этот террорист намеревался вместе с Рыжковой отравить товарища Сталина.
— Очень интересно. Фамилию эстонца вы не знаете, о месте его работы имеете представление смутное, а намерения его у вас как на ладони. Вы с ним общались?
— Нет.
— Кто-нибудь общался? Из сотрудников?