Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Не знаю.
— Как же вы узнали о его намерениях?
Кабаев замялся. Захожай с сожалением посмотрел на сидящего перед ним маленького, измученного пытками и неволей человека. В умных глазах мольба.
— Сергей Васильевич, — обратился, Захожай к Бурову, молча сидевшему за приставным столиком напротив Кабаева, — время перерыва и Миронович, наверное, в буфете. Будь добр, разыщи его, скажи, что очень желательно его участие в допросе Кабаева. Заодно пообедай.
— Хорошо! — обрадовался Буров и быстрыми шагами
— Итак? — произнес Захожай тихо, давая понять, что теперь можно быть откровенным.
Кабаев молчал.
— Иван Леонтьевич! Разговор не для записи. Я понимаю: в условиях Лефортово, а вначале, вероятно, была Лубянка, вы иначе вести себя не можете. Не мне вас судить за это. Вероятно, я, окажись на вашем месте, вел бы себя не лучшим образом, но… Зачем вы втягиваете в дело такую массу людей?
— А как иначе?
— Кто вам давал установку на террор? Это же ложь, Иван Леонтьевич! Рассказанный вами случай с эстонцем и поварихой с дачи Сталина — это же готовый анекдот и он лишний раз подтверждает, что вы занимаетесь самооговором. Разве не так?
Кабаев молчал, опустив голову.
— Я читал все ваши показания. Там много правды. Зловещей, жестокой, нечеловеческой правды. Но много и наносного. Особенно, что касается подготовки террористических актов… Чтобы поставить вас к стенке — достаточно только правды. Зачем же вы накручиваете, тащите за собой невиновных?
— Мне называют фамилии, требуют подтвердить. Пугают пытками, а я… Господи! Скорей бы развязка!
— Развязка близко. Только не тащите за собой кровавый след.
— Если бы я мог! Если бы я мог!
Вошел Буров. Подозрительно, посмотрел на слезливого Кабаева, перевел взгляд на Захожая:
— Мироновича нет. Говорят, на выезде и будет часа через два.
— Очень жаль. Ты пообедал?
— Нет.
— Тогда прервемся. Отправь Кабаева в камеру.
Вечером Миронович вызвал к себе Захожая.
— В чем дело, Захожай? Ты что, не доверяешь Бурову?
— С чего это вдруг?
— Вот и я интересуюсь, какие основания?
— По-моему, работа у нас идет нормально. Я Буровым доволен.
— Доволен, а в самый острый момент ты его отстраняешь от допроса.
— Что вы имеете в виду?
— Ой, не корчи из себя умника!
— Я, честное слово, не понимаю, о чем речь.
— Когда обсасывали эпизод с Рыжковой, ты отправил его за мной?
— Отправил. Кабаев понес такую чушь, что потребовалась ваша помощь.
— А по-моему, ты отстранил Бурова, чтобы в его отсутствии убедить Кабаева отказаться от показаний.
Захожай понимающе улыбнулся.
— Вы поручили мне привести дело в порядок. С этого момента я несу ответственность за его состояние?
— Конечно.
— Я тоже так считаю. Поэтому когда я услышал, какую чушь несет Кабаев, я, чтобы не испортить дело, действительно
— Почему эпизод с Рыжковой ты считаешь чушью?
— Потому что заявление о намерениях эстонца голословно. О нем никто ничего не знает, кроме того, что он эстонец. Даже не общался с ним никто! Как же можно знать о его намерениях?
Миронович задумчиво почесал затылок.
— Черт его знает, может, ты и прав… Но отсылать Бурова не следовало. Сделал бы перерыв.
— Ковать железо нужно, пока оно горячо, и в том, что я послал Бурова за вами, не вижу ничего предосудительного… Вы мне дали его в помощники или у него иная роль?
Миронович насупился.
— Ты парень не глупый, — сказал он глухо, — но залупляться не советую. Понял? Пойдем к Влодзимирскому, приглашает. — Миронович встал и, не оглядываясь, пошел из кабинета.
— Что там у тебя за шуры-муры с Кабаевым? — строго спросил Влодзимирский, когда Захожай присел у края стола.
— Никаких шур-мур, товарищ капитан. Возникла ситуация, в которой потребовалось участие Мироновича. Я отослал за ним Бурова, который придан мне в помощники.
— Миронович, объясни!
— Мы разобрались, товарищ капитан. Это недоразумение.
— Так всыпь своему Бурову по первое число. Не хватало мне еще дрязг.
— Я подготовлю проект приказа.
— Именно так. Чтобы впредь неповадно было. Ты в эпизоде с Аллилуевым разобрался? — обратился Влодзимирский к Захожаю.
— Не очень, но в курсе.
— Не очень… Тогда поезжай в Краснодар, разберись. Вплотную займись Рукавцовой. Санкцию на ее арест мы пришлем. Остальное утрясай на месте.
— На Рукавцову санкция наркома не требуется.
— Не помешает. Рапорт на арест сотрудников УНКВД будет общий. Включим и ее туда. Ты протоколы Кабаева тщательно проанализировал?
— Да.
— В чем он твердо уличает Шашкина?
— В подготовке к терактам, в незаконных арестах, фальсификации и массовом применении к подследственным мер физического воздействия.
— Что говорят о нем остальные?
— Я изучил показания Сербинова, Стерблича, Абакумова, Захарченко и Бродского. Вырисовывается следующая картина: Шашкина в Ростов-на-Дону притащил с собой Люшков, когда был назначен начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю. В Управлении он бывал редко, работал преимущественно на периферии по казачьей контрреволюции. Незадолго до разделения АЧК Люшков назначил его врид начальника Армавирского ГО НКВД, но не за деловые качества, а как специалиста по пыткам и фальсификации. Именно эти качества оценил в нем Малкин, когда стал начальником УНКВД по Краснодарскому краю, и взял к себе в аппарат начальником третьего отдела. Шашкин притащил за собой ближайших своих помощников: Самойленко, Фильченко и Ткаченко…