Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Все, что ты рассказал, очень интересно. Это же прямое, неприкрытое избиение партийных кадров. Сделай мне копию стенограммы конференции — перешлю Ежову со своими комментариями. Кравцов у него на крючке. Думаю, что эти материалы будут ему как нельзя кстати. Сделай быстро и вышли фельдсвязью.
— Зачем? Я сам привезу.
— Давай. Так даже надежней…
— Иван Павлович! Ты меня не слушаешь? — прервал Кравцов размышления Малкина. Тот встрепенулся, взглянул на говорившего:
— Ну, как же, как же, Иван Александрович! Я только вот думаю, — как далеко он зайдет, если его не остановить?
— Кто?
— Ну, Шелухин, разумеется.
— Куда пустим, туда и зайдет. Займись им немедленно.
— Займусь, — пообещал Малкин, — обязательно займусь.
«Обоими займусь, — подумал, разглядывая Кравцова, — кажется, дело беспроигрышное».
Собрание городского партийного актива в Краснодаре наметили без согласования с Шелухиным на 26 сентября. С докладом «Об образовании
— С размахом провести, — вскочил он с места и стремительно стал вышагивать по кабинету. — Провести так, чтобы запомнилась нынешнему поколению краснодарцев на всю жизнь. Поручить редакции краевой газеты осветить это событие так, чтоб и десятое поколение могло почувствовать пафос нашей борьбы за новую жизнь.
Научиться отрываться от мелочной повседневной суеты и возвышаться над ней, овладеть искусством размышлять о великом и важном, стоя обеими ногами в клоаке безумной действительности, заставить подчинять свою волю сиюминутным интересам инстанций, как бы ни противоречили они его собственным взглядам, и создавать при этом условия для стремительного рывка вперед и выше через любые заслоны — такие задачи поставил перед собой Малкин, приступив к исполнению обязанностей в новой должности. Жизнь не очень баловала его приятными сюрпризами, но нет-нет, да и взмывала круто вверх, принося удовлетворение, укрепляя веру в высокое предназначение и разжигая честолюбивые мечтания-надежды. Всякое продвижение по службе он воспринимал как должное, считая, что всей своей жизнью заслужил большее. Не важно, что не кончал он университетов, а политграмоту постигал в кровавых схватках с контрреволюцией. Он умел донести до красноармейцев слово партии, повести их за собой.
Потому в гражданскую и в политруках ходил, и комиссарил, и чекистский долг выполнял, соизмеряя свои действия с необходимостью. Когда-то должность начальника УНКВД казалась ему недосягаемой, но когда назначение состоялось, он вдруг поймал себя на мысли, что иного, решения ни Евдокимов, ни Ежов придумать просто не могли, потому что это была его должность. И все же некоторое время он носил в душе чувство благодарности обоим: должность хоть и «его», но оказаться на ней мог кто угодно.
Понимал Малкин, что ношу взвалил на себя тяжкую, но верил, что выдюжит, не сорвется и не разделит участь тех своих бывших сослуживцев, для которых 1937 год стал последним годом их жизни. А таких оказалось немало: то и дело из достоверных источников поступала информация об арестах некогда преуспевавших работников госбезопасности, от которых и не пахло предательством. Но у беззакония своя логика не подвластная здравому смыслу и, может быть, именно поэтому оно так живуче и неистребимо. Были и у него минуты отчаяния, когда после очередной серии арестов бывших коллег мучительное и не до конца осознанное чувство обреченности мутило рассудок. Усилием воли он загонял его внутрь, приказывая себе не расслабляться и не паниковать, памятуя о том, что назад брода нет. На какое-то время удавалось обрести спокойствие и он» продолжал жить по схеме, выработанной для него существующей системой. Однако понимание того, что, реализуя неписаные законы структур, развязавших в стране массовый террор, он служит неправому делу, что за очевидное беззаконие рано или поздно придется отвечать вновь и вновь приводило его в отчаяние. «Но отступать-то некуда, — успокаивал он себя, — не-ку-да! Значит, надо рваться вперед, только вперед! В этом спасение!» И он шел, нахраписто работая локтями и безжалостно подминая под себя чужие судьбы.
35
Двухэтажный особняк на углу улиц Пролетарской и Красноармейской чекисты обживали со времен гражданской войны. За годы советской власти оно было полностью приспособлено для осуществления карательных функций. В надежных подвалах разместились и вместительные камеры для арестованных, и одиночные камеры для приговоренных к высшей мере социальной защиты — смертной казни. Здесь, же размещалась пыточная. В ней следователи госбезопасности отводили душу, выбивая из арестованных признательные показания. Была и печально известная камера с «косой» дверью, в которой приводились в исполнение приговоры о высшей мере наказания. Нередко, правда, использовалась она и для имитации расстрела, когда нужно было выбить показания у наиболее несговорчивых узников.
Отсюда, из этого здания, в 1933 году Малкин, тогда лишь заместитель начальника Кубанского оперативного сектора ОГПУ, счастливо стартовал в город Сочи на престижную должность главного хранителя покоя многочисленной большевистской знати. Возвратившись в Краснодар в новом качестве, Малкин разместил в этом здании свою резиденцию.
В условиях «обострения классовой борьбы», вызванной «упрочением позиций социализма», «усилением роли партии в жизни общества» и «приближения руководящих органов к низовой, оперативной, конкретной работе», штаты «вооруженного отряда партии» в краевом аппарате возросли
— Это здание исторически принадлежит мне! Подумай: до революции это окружной суд, где все приспособлено для содержания арестованных; в конце гражданской — это Реввоентрибунал и Особый отдел. Преступно не использовать здание по прямому назначению, зная, что на реконструкцию любого другого здания придется расходовать добрую половину скудного городского бюджета.
— Ох, Малкин, Малкин! — сдался Кравцов. — Ты применил ко мне запрещенный прием: схватил за глотку и не отпускаешь. Не любил бы я тебя, черта, ни за что не уступил бы.
Кравцов уступил, и подвалы бывшего окружного суда были превращены в зловещие застенки НКВД. Дом предварительного заключения № 2 (ДПЗ-2), так они значились в официальных бумагах Управления.
Прошло около двух недель после вступления в должность, а Малкину казалось, что он пребывал в ней вечность, так плотно сжимало его кольцо проблем, требующих немедленного разрешения. Вал агентурных разработок, заседания пресловутой «тройки», масса кадровых и хозяйственных вопросов не оставляли времени для нормального отдыха и нередко остатки ночей, свободных от служебных дел, он предпочитал коротать в кабинете. Очень мешал работать Кравцов, который постоянно втягивал его в бесконечную партийную круговерть. Как и Малкин, Кравцов страдал от массы навалившихся дел, бился над реализацией своих многочисленных идей по «закручиванию гаек», «выкорчевыванию», «улучшению дисциплины», «повышению производительности труда», «активизации стахановского движения», «развитию социалистического соревнования», «развертыванию партийно-массовой работы, критики и самокритики невзирая на лица» и при этом постоянно жаловался на Шелухина, на котором твердо решил поставить крест, как только появится возможность. Здание крайкома, пока он находился там, кишело людьми суетливыми, озадаченно-насупленными, малоприветливыми, отрешенно шныряющими по кабинетам с папками, набитыми портфелями, сшивами бумаг и прочей разностью, символизирующей кипучую деятельность бурно развивающейся бюрократии.
Под крайком Кравцов занял одно из красивейших зданий центра города, из которого выселил размещавшийся там ранее Дворец пионеров.
— С огнем играешь, — пытался укротить его Малкин, когда он начал возню с переселением, — краснодарцы тебе этого не простят.
— Еще как простят! — самоуверенно воскликнул Кравцов. — Благодарить будут! Ты же еще не знаешь, что я придумал!
— Не знаю, — согласился Малкин, — хотя как член Оргбюро ЦК и начальник УНКВД должен знать.
— Не обижайся, я без злого умысла. Не успел проинформировать. А решил я, и уверен, что и ты, и все меня поддержат, подарить детям бывший Дворец наказного атамана. Они его давно просили, еще в бытность Азово-Черноморского края, мы им его даем. Это будет настоящий Дворец пионеров! А здесь им и неудобно, и небезопасно. Ну как? Сразил тебя? Поддерживаешь?
— Идея хорошая, — улыбнулся Малкин, — только последовательность нарушена. Сначала надо было обустроить пионеров, а потом вселять крайком.
— Обустроим. Они могут маленько подождать. А нам надо начинать работать. Промедления никто не простит.
36
Собрание городского партийного актива открыл Шелухин. Скрепя сердце, Кравцов пошел на это, чтобы избежать недоуменных вопросов. Накануне собрания он тщательно проинструктировал Шелухина о линии поведения, набросал для ориентира примерный сценарий, обозначив в нем выступающих по докладу, которым дал соответствующее задание. Определил очередность выступающих. Однако Шелухина с Ходу занесло. Открыв собрание и объявив повестку дня, он, прежде чем предоставить слово докладчику, решил высказать собственное мнение по поводу «исторического» события в жизни края, и Краснодара в том числе. Не обращая внимания на устремленный на него пронзительный взгляд Кравцова, он с «большевистской прямотой» взялся разоблачать «разгромленных врагов народа, всяких там троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и прочее контрреволюционное отребье, пытавшееся разрушить нерушимый союз рабочего класса и крестьянства, повернуть историю вспять, возвратив буржуазии права на жесточайшую эксплуатацию трудового народа».