Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
Овация затянулась: никто не желал быть уличенным в нелояльности к новому руководству возрожденного края. Все глаза устремились к Малкину. Тот, понимая, чего от него хотят, дождался, когда Кравцов, сойдя с трибуны, подошел к своему месту за столом, президиума, опустил руки, подвинул стул и сел. Овация мгновенно оборвалась. Актив шумно усаживался в кресла. Шелухин за спиной Кравцова потянулся к Малкину:
— Иван Павлович, вам предоставить слово?
— Не надо. Все уже сказано. Давай закругляться.
Шелухин вскочил с места.
— Товарищи! Товарищи, успокоились… Товарищи! Я не думаю, что у кого-то могли возникнуть вопросы к докладчику.
— А… вопрос, не выступление… можно? — снова вскочил с места беспокойный активист.
Шелухин взглянул на Кравцова и тот согласно кивнул.
— Вот про коз, свиней и прочую живность вы хорошо, так сказать… А как насчет коммунистов? Сколько куда?
— Я же сказал: у них около сорок одной тысячи, у нас — более тридцати двух.
— Ага! Значит, у них около, а у нас — более. Ну, ладно. Больше вопросов нет. Да! Насчет больниц как вы сказали? У них?
— Сорок восемь с половиной.
— У нас?
— Пятьдесят один и пять.
— Так… значит, больниц — пятьдесят один и пять, свиней — шестьдесят два, коммунистов — более тридцати двух… Согласен! Это по справедливости! Это в самый раз!
Активисты весело зашумели, Кравцов добродушно улыбнулся и развел руками: что, мол, с него возьмешь.
Выступающих было немного. Новых мыслей не высказал никто, звучали донельзя искаженные перепевы доклада. Но один выступающий задел Кравцова за живое.
— Меня, старого большевика, настораживает то, что докладчик все наши промахи и недостатки списывает на козни врагов. Между тем причины наших бед надо искать не только в этом. Всегда ли мы имеем компетентных руководителей? И можно ли их считать врагами, если они подчас дают безграмотные, неразумные указания? А квалификация рабочих — вчерашних селян? Всегда ли она отвечает возросшим требованиям? И следует ли их винить в том, что они мало умеют? Опыт приходит с практикой, а практики у каждого — кот наплакал. Учить надо людей и помогать, тогда будет толк. Вот вы обрушились на колхозы: трактора, мол, простаивают, зерно гниет на току, клещ жрет его и прочее. Поставили им в вину, что нет горючего, запчастей. Но, уважаемый первый секретарь крайкома, это ж ваша вина, что вы не обеспечили край горючим, что не завезли запчасти. Пока что колхозы расхлебывают плоды вашей деятельности в бывшем Азово-Черноморском крайкоме. Но если быть объективным, то вся страна испытывает трудности и с горючим, и с запчастями. На это неоднократно указывал товарищ Сталин. Вот сейчас создан край. Краевое руководство, как и задумывалось, приблизилось к сельской глубинке. Дерзайте! Рассчитывайте сколько нужно чего, дайте заявку Москве — снабжение у нас централизованное! И требуйте, чтобы вашу заявку выполнили. Вы-то ближе к ЦК, чем скажем, председатель колхоза или секретарь сельского райкома. Теперь и товарищ Сталин, и мы, рядовые коммунисты, спросим с вас за потери и прочие недостатки, а не с председателя колхоза и не с разгромленных эсеров и наголову разбитых белогвардейцев, осколки которых мешают вам работать. А что касается вражеской агитации, то народ уже давно разобрался, что к чему…
— У вас сильно притуплена бдительность, товарищ, — вскипел Кравцов, — и начисто отсутствует классовое чутье.
— Наоборот, —
Кравцов задыхался от обиды, но счел разумным промолчать.
«Какой молодчина!» — злорадствовал Малкин. — Рядовой, а как ловко вправил мозги секретарю!» «Разберемся», — шепнул он Кравцову и тот с благодарностью сжал его локоть горячей рукой.
После собрания Малкин и Симончик зашли к Кравцову.
— Ты с такой нежностью говорил о казаках и про то, как они выращивали брички из оглоблей, что я чуть не прослезился, — подмигнув Симончику, обратился Малкин к Кравцову.
— Такова установка ЦК, — серьезно ответил Кравцов. Шутку Малкина он не понял или не принял. — Пока неофициально, но линия на истребление казачества признана ошибочной.
— Почему неофициально? — возразил Малкин. — Насколько я в курсе — установка Оргбюро ЦК по этому вопросу была признана неверной еще в марте девятнадцатого, как только вспыхнул Вешенский мятеж.
— При чем тут Вешенский мятеж? Ты забыл зиму тридцать второго, когда выселялись целые станицы?
— А-а, ты об этом? Ну, в общем-то ты, вероятно, прав. Казак не только на Дону, на Кубани он тоже в опале.
— Опала — слишком мягко сказано. Ты еще, наверное, не успел разобраться, а мне дали цифры. Вот послушай, — Кравцов полистал записную книжку и ткнул пальцем в таблицу — удельный вес казаков в крае шестьдесят пять процентов. Это на сегодняшний день. Найди казака или казачку хоть в одном аппарате, начиная от сельсовета и кончая крайкомом-крайисполкомом. Не найдешь Их нету! Ни в партийном аппарате, ни в советском, ни в хозяйственном. Полная дискриминация! Что это нам дает? Это дает нам враждебное отношение казачьего населения к нашей политике.
— Разжалобил и напугал, — отозвался Симончик. — Допусти их к власти — они опять захотят самостийности. Они ж нас ненавидят.
— Вот-вот. И я о том же. Ненавидят. А за что? За то самое, о чем я сказал. Значит, что нужно делать? Нужно двигать их в органы государственной власти. Давать им в поводыри казаков, проверенных, преданных советской власти и ВКП(б). И казачество пойдет за ними, а значит — за нами. Народ — он ведь как? Он идет слепо за тем, кому доверяет.
— Ты уступишь свое место казаку?
— Если на то будет воля ЦК. Пока речь идет о низшем и среднем звене.
— Как ты себе все это представляешь?
— Я представляю это себе так, как учит ЦК. Если, скажем, на должность первого секретаря райкома есть два кандидата, один из которых честный, проверенный русский… или другой национальности, а другой — казак, тоже проверенный, но по способностям на голову ниже, чем русский, — ставить надо первым секретарем казака, а русского вторым. Вот такая политика. Прошло двадцать дет и пора казака восстановить в его правах.
— И сорванные лампасы вернуть? — засмеялся Малкин.
— Дались тебе эти лампасы…
— Восстанавливать надо, но не всех, — снова возразил Симончик. — Вот на днях звонят из Красноармейской — я Иван Павлычу рассказывал. Звонят из Красноармейской, спрашивают, что делать? Уточняю вопрос. Оказывается, возвращаются в станицу выселенные в тридцать втором и, пока взрослое население на работе, занимают свои дома. И не просто занимают. Они еще ведут контрреволюционную работу: мол, пожили за наш счет и хватит. Кыш, мол, мы приехали.