Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Мнение подавляющего большинства делегатов конференции не есть мнение большинства членов партии, — возразил Щербаков.
— Это голословное заявление, — парировал Осипов. — Мнение большинства членов партии не известно даже вам.
— Известно! И если мы дадим тебе дожить до выборов в Верхсовет республики, до их результатов, ты убедишься, что я прав. Впрочем, ты и так это знаешь, потому и решился на их физическое уничтожение!
— Чушь! — голос Осипова взвизгнул от чрезмерного напряжения. — Несусветная чушь!
— Не чушь, — вклинился в перепалку Макеев. —
— Если вам известно о поездке, то известна и цель!
— Отвечай по существу вопроса! Коротко и без визга!
— Хорошо. Коротко и без визга. Я отвез Барсельянцу свое личное оружие — девятимиллиметровый браунинг образца тысяча девятьсот третьего года. И сделал это по согласованию с нашей городской комендатурой.
— Мы изъяли этот браунинг образца тысяча девятьсот третьего года потому что, по достоверным данным, Барсельянц — участник возглавляемой тобой троцкистской террористической организации и в твое отсутствие по твоему заданию должен был совершить теракты против Газова, Ершова, Малкина и Сербинова.
— Какая чушь, — уже спокойно произнес Осипов. — Вы сами-то верите в то, что плетете?
— Ты, охальная рожа, выбирай выражения! — крикнул Щербаков, багровея. — Еще слово и я разряжу в тебя пистолет, мразь!
— Дурное дело не хитрое, — усмехнулся Осипов.
— Так ты будешь подписывать? — с угрозой спросил Макеев и многозначительно взглянул на Щербакова.
— Этот протокол — нет.
— Ты что из себя корчишь, сука, — брызнул слюной Щербаков. — Что корчишь? Ты что, не понимаешь, о чем речь? Не понимаешь? Так я тебе сейчас на родном советском языке разъясню! — он выхватил из кобуры пистолет и резким движением руки дослал патрон в патронник. — Не подпишешь — застрелю! Итак…
— Нет!
Сокрушительный удар в челюсть оторвал Осипова от стула. Он отлетел в угол, грохнулся головой о стену и потерял сознание.
— Это ты зря, — недовольно заметил Макеев, безуспешно пытаясь нащупать пульс на безжизненно распластанной руке поверженного. — Следствие только началось, а ты… Моли бога, чтоб выжил.
Около двух часов ночи в кабинет к Безрукову зашел Сербинов.
— Как Осипов?
— Уперся.
— Я говорил Малкину, что эту компанию шапками не забросать. Били?
— Щербаков перестарался. Боюсь не выдюжит.
— Зря. Надо было предупредить, чтобы обходились пока без физмер. Он в одиночке?
— Да. Рядом с «косой». Врач наблюдает.
— Пусть отлежится. Не торопи события. Кого взяли кроме него и Матюты с Фетисенко?
— Литвинова, Ильина и Галанова.
— Пока хватит. Работайте с этими. Раскручивайте. Еще не известно во что нам обойдется эта малкинская затея: они, мерзавцы, успели отправить письмо в ЦК еще до отъезда Осипова в Сочи. Вероятно, даже до конференции, официально, от имени горкома.
— Оно получено?
— Да. Мне сообщили, что Берия вцепился в него руками и ногами.
— Кроме Берия есть Ежов.
— Не будь дураком. Считай, что песенка Ежова уже спета. Таково, по крайней мере, мнение товарищей из аппарата НКВД.
— Пока нет.
— Завтра же оформи их показания протоколом. Предупреди о возможном приезде комиссии ЦК, отработай с ними линию их поведения. Акцент на местный террор, как договорились. Понял? Пока на местный. Начнут кочевряжиться — выбей подписи, и в расход, через «тройку». Живыми нам такие свидетели не нужны. Та-ак. Хорошенько поработайте с Фетисенко и Матютой, заставьте их пофантазировать. Сообща. Пообещай свободу, она, я думаю, стоит того, чтобы заняться сочинительством. Я с Малкиным в этот процесс вмешиваться не будем. Нам нельзя — поскольку заинтересованы в исходе, как потенциально потерпевшие.
— Брать их надо было всех до горпартконференции. После того, как они там красиво нарисовались, трудно будет убедить партмассы в обоснованности ареста.
— Что ж теперь об этом говорить? Ты знаешь — я настаивал. Малкин не согласился, а теперь, как получится. В общем так: на первом этапе физмеры разрешаю лишь в отношении Фетисенко и Матюты. Не перестарайся как с Осиповым, а то наших живодеров только допусти… Перекроют показания Гужного и Алексеева — возьмем за жабры Осипова, Галанова и Ильина.
— И Литвинова…
— Да. Его особенно. Как главного идеолога. Уж кто-то, а он на Осипова влиял колоссально. А этих… Макеева со Щербаковым… По десять суток ареста. Оформи, но пусть работают.
— Понял… Михаил Григорьевич! — окликнул Безруков Сербинова, когда тот, уходя, взялся уже за ручку двери, — я вот думаю… А не пристегнуть ли к делу Осипова Воронова? Связь просматривается явно: Осипов со своими устраивает обструкцию вам и крайкому на конференции — помните как все навалились на Ершова, а Воронов гнет ту же линию в крайкоме, пытаясь изъять вас из списков кандидатов в депутаты.
Сербинов, упершись глазами в пол, постоял в раздумье, затем, отрицательно качнув головой, произнес:
— Мысль, конечно, дельная, но… Если б дело Осипова было на мази. А оно ведь сырое. Для работника такого масштаба как Воронов оно пока не годится. С ним надо спешить, а Осипов… черт его знает, чем это все обернется.
— Не оставлять же вылазку Воронова без последствий, тем более, что Малкин с Ершовым настроены на его изъятие.
— Изъять не проблема. Чем обосновать?
— А если поднять дело по «Лабзолоту»? Воронов тогда курировал район, был в курсе всех дел. С него, собственно, все и началось. Взять показания у Рожинова, а он их с удовольствием даст, потому, как именно Воронову обязан своей несвободой…
— Я не помню, что ему вменялось.
— Рожинову? Вредительство. Рожинов выступил на партийной конференции «Азчерзолота» с идеей прекратить на Кавказе дорогостоящую и бесперспективную добычу золота. Воронов, представительствовавший на конференции, сразу не врубился, не дал отпора, допустил дебаты по этому поводу и лишь потом усмотрел в этой идее попытку укрыть от разработок золотые запасы Азово-Черноморья.
— Ты считаешь, что наших запасов достаточно для организации промышленной добычи?