Коридоры кончаются стенкой

Кухтин Валентин Иванович

Дежурный по Управлению пригласил Сербинова на ВЧ.

— Кто там?

— Майор Малкин.

— Переключи на меня.

— Хорошо.

— Сербинов. Слушаю. Слушаю, Иван Павлович!

— Я тут поразмышлял… Я насчет запрета по использованию. Да… Вряд ли мы выкрутимся без нее. Три тысячи — это немало. Набрать можно, а обработать… Задействуй с десяток, пусть поработают.

— Час назад я пытал Пашальяна. Утверждает, что денег нет.

— Как это нет? Скажи, пусть родит. А вернусь — я ему за бесхозяйственность голову

оторву и выброшу собакам. Так и передай.

— Так и передам, — рассмеялся Сербинов. — Да вы не беспокойтесь, Иван Павлович. На что другое — а на это деньги найдем.

74

Верховный Совет начал работу с раздельных заседаний палат. Заседание Совета Союза прошло на одном дыхании. Председательствующий Андреев объявил повестку дня, депутат Хрущев предложил ее утвердить. «За» проголосовали единодушно, без обсуждения. Первый вопрос — «Доклад Правительства о едином государственном бюджете СССР на 1938 год» — депутаты, по предложению замнаркома финансов Сидорова, «согласились» обсудить на вечернем совместном заседании палат. Дружно проголосовали и разошлись.

— Если так дело пойдет и дальше, то мы за пару дней порешаем все вопросы, — поделился Малкин впечатлением от первого заседания с Фриновским, с которым встретился у выхода из зала заседаний. Сказал первое, что пришло в голову, только бы не молчать.

— Главное впереди, — ответил Фриновский. — Повестка насыщена и я не уверен, что управимся в установленный срок. Ты сейчас куда?

— В гостиницу. Затем в наркомат.

— Ну хорошо. Возникнут вопросы — заходи. У меня тоже есть к тебе кое-что. Кстати, вызволил своего друга?

— Вызволил, Михаил Петрович! Спасибо вам огромное за помощь. Еще чуть-чуть и он загремел бы вместе с Люшковым.

— Не думаю. Брали тех, кто давно и прочно был связан с ним по вражеской работе.

— А сам, говорят, сбежал?

— Говорят.

Малкин понимающе улыбнулся: «Знаю, мол, таких перебежчиков». Фриновский перехватил лукавый взгляд собеседника, сказал строго:

— Не питай иллюзий, Иван. Он действительно враг. Есть копия стенограммы допроса, произведенного разведотделом Квантунской армии. Сногсшибательные показания.

— Обливает грязью советскую власть?

— Хуже. Клевещет на товарища Сталина, раскрывает методы работы НКВД, заявил, что на путь предательства стал после убийства Кирова, будучи вынужденным вместе с другими фабриковать дела против Зиновьева и иже с ним.

— Значит, УНКВД по Азово-Черноморскому краю он возглавлял, уже стоя на вражеской платформе?

— Выходит, что так.

— Ясно. Теперь все ясно, — сказал Малкин многозначительно.

— Что тебе ясно? — Фриновский резко остановился и в упор посмотрел на Малкина.

— Работая в крае, он несколько раз приезжал в Сочи и тщательно изучал организацию охраны дачи Сталина и ванного корпуса в Мацесте, где лечился

Сталин. Особенно дотошно вникал в расстановку трассовой агентуры на маршрутах передвижения правительственных автомашин.

— И что?

— Думаю, что это неспроста.

— Думаешь… Почему молчал до сих пор? — в голосе Фриновского зазвучал металл.

— На собеседовании Ежов интересовался моим мнением о Люшкове. Я рассказал ему о своих наблюдениях…

— Ежов… С Дагиным надо было поделиться сомнениями!

— В том-то и дело, что сомнений не было. Такая фигура!

— Ладно, ладно! Не оправдывайся. Я тебя ни в чем не виню. Хорошо уж то, что обратил внимание и не выбросил из памяти… Значит, говоришь, ванный корпус? Туда есть доступ?

— Был. Через подземные коммуникации. Сейчас там червяк не проползет незамеченным. Все под контролем. Лично, своими руками все прощупал.

— Ага! Значит, сомнения все же закрались?

— Проверил на всякий случай. Вы полагаете, что не зря?

— Я полагаю, что Люшков постарается выслужиться перед новыми хозяевами. И японцы не замедлят этим воспользоваться: они давно охотятся за товарищем Сталиным.

— Значит…

— Значит, жди незваных гостей. Я доложу наркому. Сегодня же. Сам ничего не предпринимай — не осилишь. Это должна быть операция союзного масштаба.

75

— Ребята, — попросил Воронов конвоиров, когда вышли из здания крайкома, — не в службу, а в дружбу: заедем ко мне, я предупрежу домашних, сменю костюм на что-нибудь соответствующее. Новый и единственный — жаль, если испоганю в ваших подвалах.

— Зря беспокоишься, дядя, — отозвался один из конвоиров, — костюм тебе больше не понадобится. А домашних известят тогда, когда сочтут нужным. Так что не будем зря терять время.

— Но это же бесчеловечно, ребята!

— Бесчеловечно, дядя, нас подставлять. Твоя песня спета, а нам еще жить да жить.

— Да-да, — поспешно согласился Воронов и тяжело вздохнул. — Вероятно, вы правы. Ну что ж, поехали.

— В туалет можешь сходить, если хочешь, а то попадешь к Шашкину — не пустит. Он любит, когда арестованные в штаны оправляются.

— Да ладно уж, поехали.

Во двор въехали с тыльной стороны, в здание вошли, минуя дежурную часть Управления, поднялись на второй этаж к Шашкину.

— Ба-а, кого я вижу! — вскрикнул Шашкин, вскакивая с кресла. — А я уж думал, заблудился: нет и нет. Вздремнул, грешным делом, дожидаючись. Садись, дорогой! Садись, садись, покалякаем. — Воронов присел на предложенный стул. — Ну вот, Воронов, стало быть, ты и допрыгался. Значит, прав оказался Малкин, не там ты сидел, где тебе сидеть положено. Но теперь ошибка исправлена. Больно, конечно, падать с такой высоты, но что поделаешь! Жизнь — штука подлая. Мы за нее цепляемся, а она все норовит лягнуть, словно мачеха.