КОРМУШКА
Шрифт:
Да много чего хорошего может здесь найти понимающий человек. К таким я себя относил без ложной скромности. Не универсал, конечно, но кое-что могу, руки не из жопы растут.
– Опа, а это чего?
– Андрей вытащил из-под койки тяжёлую картонную коробку и тут же сунул в неё нос.
– Глянь, шпроты!
– Брось гадость.
– Почему гадость?
– По определению! Лучше еду поищи.
Следующей добычей стал коньяк, бутылки которого, любовно переложенные поролоновыми обрезками, лежали в ящике под всё той же кроватью. Кучеряво жили, однако. Но недолго. И мы барствовать не будем - сейчас пачка засохшего
Во второй каюте, тоже оказавшейся капитанской (вот куркуль, а?), ждал сюрприз. Честный, потом и кровью заработанный сюрприз в виде старенького, но вполне работающего холодильника. Это удачно мы сюда заглянули!
– Андрюха, гуляем!
Ассортимент внутри не радовал разнообразием, но утешал добротностью и основательностью. Даже беглый взгляд на содержимое мог сказать об экономике Павлова не меньше, чем работа десятка шпионов, если бы они были. Хм, определённо после экспедиции нужно навестить эти места ещё раз и поговорить с новым руководством. Надеюсь, это будут более адекватные люди и предпочтут торговать, а не воевать. Правда… правда предложить им вряд ли чего сможем - здесь тот самый калашный ряд.
Вот сало на полочке, настоящее сало с тонкими прослойками мяса. И оно обозначает выжившее животноводство. Ёкарный бабай, неужели ещё не всё потеряно? Ниже - завёрнутый в целлофан бесформенный комок. Сливочное масло? Оно… И коровы есть? Точно, рядом в глубокой тарелке творог, уже перемешанный со сметаной и приготовленный к завтраку, с торчащей из него ложкой.
– Да тут… - дверка резко захлопывается, едва не прищемив пальцы.
Оглядываю на Андрея - он стоит, прикусив губу, а по щекам из немигающих глаз бежит мокрая дорожка.
Чёрт побери, я ведь тоже не смогу проглотить и кусочка. Потому что помню, как смотрят на разрезаемый по праздникам хлеб мои дети. Не пряники или печенье, обычный хлеб из ржаной и пшеничной муки, смолотой на уцелевшей в Грудцино колхозной мельнице.
– Макароны сварим?
– Угу, - соглашается сын и отворачивается, стыдясь минутной слабости.
– Пошли отсюда.
"Утро, хмурое утро, кто же тебя выдумал?" - так говаривал один мой хороший знакомый, разглядывая своё отражение в зеркале после возвращения домой с рыбалки или охоты. Да, действительно, какая же мерзость - проснуться, и пытаться вспомнить все произнесённые вечером речи. Вчера они казались такими умными и многозначительными, а сегодня…
Похмелья не было. Не было и чувства потери памяти - хотя спали всего по половине ночи, проведя вторую её половину в карауле. Но организм вполне справился с некоторыми… пусть будет, питейными излишествами. Но оставалось чувство вины за задержку в пути. Вины перед теми, кто любит, ждёт и надеется. Кто наверняка тайком молится без слов у потемневшей от времени иконы. Перед всеми, и перед самим собой.
Я проснулся от тихих шагов Андрея. Ему выпала "собачья вахта", и сейчас он по праву решил занять моё нагретое место в капитанской каюте и добрать пару часиков сна.
– Ну как?
– Да нормально, рассвело уже. Ты стуки на носу под палубой не слышал?
– Вроде нет, а что?
– Показалось, значит.
– Это не якорная цепь брякала?
– Так она,
– Ладно, время будет, посмотрю.
Потянулся сладко спросонья, и тут же зашипел от боли в перебинтованном плече. Поворочал им, прислушиваясь к ощущениям. Ерунда, бывало и хуже. Оделся неторопливо и снял с крючка автомат.
– У тебя два часа. Будем подходить к Нижнему - разбужу.
– Угу, - ответил Андрей и ткнулся носом в подушку. Лентяй.
А на палубе хорошо. Ветерок с берега наносит горьковато-сладкий запах цветущего донника и сдувает надоедливых оводов со слепнями. В старые времена сейчас как раз пора второго сенокоса. Вот только где они, старые времена? Уже не пробежишься босиком по росе… Правда, и раньше-то никогда не бегал. Но такова традиция - ностальгировать по тому, чего никогда не делал. Так когда-то сбежавшие с тонущего корабля крысы, пардон, уехавшие из страны интеллигенты, с тоской в глазах вспоминали раздолье хлебных полей. Тех самых, на которых работали "быдло" и "совки".
Эх, закурить бы… Откинуться бы в кресле, подставив лицо утреннему солнышку, закрыть глаза, и блаженствовать, небрежно стряхивая в хрустальную пепельницу столбики пепла с толстой сигары, найденной в капитанской каюте. И кофе, чашечку, а лучше кружку, крепчайшего чёрного кофе. Так можно просидеть весь день, слушая в мягкой полудрёме, как набегающая волна настойчиво стучится в борт.
Кто, волна? Разве это она колотится с упорством пьяного мужика, которого не пускает домой жена после недельного загула? Тем более, волны не знают азбуку Морзе. Три коротких, три длинных, три коротких - сигнал SOS. И доносится чётко с носовой части толкача, прямо из "Казанки", вчера впопыхах брошенной прямо на палубу. Это что, мы ещё кого-то с собой прихватили? Не может быть, обе лодки точно были пустые. Тогда что это?
Подхожу ближе, готовый поливать очередью от пуза.
– А ну вылезай!
В ответ молчание. Нет, не молчание, удары - три коротких, три длинных, три коротких. Уж не бросить ли туда гранату, как Василий Иваныч с Петькой в том анекдоте? Жалко… и гранату жалко, и добычу из оружейки дебаркадера - её так и не разгрузили. Опять стучат.
– И какого хрена?
– резким рывком сдвигаю дюралевую лодку в сторону.
– Ах, вот ты где!
Ну да, как же я раньше не вспомнил? Квадратный люк открывается прямо в носовую каюту, в которую мы вечером так и не заглянули. Хорошо ещё, что снаружи заперт был, а то могли бы проснуться с головой в тумбочке. Хотя, помнится, на двери висел амбарный замок. Точно, потому и не стали открывать - лень было искать ключ. Что, заглянем?
– Кого ловим?
– Андрей выскочил в одних трусах, но с автоматом в руке.
– Это чего гремело?
– Вот, - вместо ответа я показал пальцем на люк, изнутри по которому снова стукнуло. Три коротких, три длинных, три коротких…
– Ух ты, - восхитился сын.
– Челюскинцы тонут, помощи просят!
С этими словами он открутил задрайку и откинул крышку. Ба, знакомые всё лица! Из открывшегося проёма высунулась голова павловского "участкового" с заклеенным скотчем поверх бороды ртом. Глаза, и без того вытаращенные от натуги, вылезли ещё больше - бедолага увидел нас. Интересно, а кого же ещё ожидал встретить после вчерашней стрельбы? Омоновцев с дубинками или санитаров с букетом ромашек и смирительной рубашкой?