КОРМУШКА
Шрифт:
– Готов.
– В смысле?
– Спит опять.
– Не пугай так. Ага вот она, у кости остановилась.
– Не сломала?
– Я не Иван Грозный, без рентгена насквозь не вижу. Лей ещё воды. Промокни.
Режу глубже, в сторону плечевого сустава. Иначе не достать. Как это потом обратно зашивать? И, главное, чем? Да и можно ли?
– Пинцет.
Тот самый, которым из меня недавно выковыривали дробинки. Маленький пинцетик из маникюрного набора покойного Михал Сергеича Негодина. Но его достаточно, чтобы ухватить пулю. Никитин опять орёт благим матом…
– Лей!
Иваныч захлёбывается криком и резко умолкает, потеряв сознание от боли. Андрей промывает рану и с сомнением качает головой.
– Думаешь, поможет?
– Есть другие варианты?
– Водкой?
– Обожжешь ткани, хрен срастутся. А так, может, нитки с грязью вымоет. И, какое-никакое, но обеззараживание. Лучше бы внутрь, но…
Да, как действует на неподготовленного человека "ведьмино зелье" мы в очередной раз убедились совсем недавно. На изготовление одной бутылки уходят слюнные железы не то двенадцати, не то пятнадцати, не помню точно, тварёнышей. Даже я не рискну выпить больше одного глотка.
– Зашивать будешь?
– Да ну его… ещё что-нибудь не так заштопаю. Само срастётся. Наверное. Просто забинтуй потуже, и всё. И это, не отвязывай пока. Утром дашь ещё стакан, и поддерживай в таком состоянии весь день.
– А ты?
– Я спать, как и положено ночью добрым людям.
– А…
– А ты в карауле. Злой потому что.
Андрей разбудил меня чуть свет, совсем не скрывая мстительную улыбку:
– Пап, там Иваныч очнулся.
– Так усыпи опять.
– С тобой хочет поговорить.
– Ладно, иду.
На ощупь, не открывая глаз, натягиваю штаны и автоматически наматываю портянки. Не первой свежести, но сойдёт. Привык к сапогам так, что совсем не чувствую их вес на ноге. Чистая футболка из капитанских запасов. Бритвенный одноразовый станок тоже его. Умываться. Но спать-то как хочется! И кто сказал, что с возрастом люди начинают страдать бессонницей? Не верю.
Двенадцать ступенек вверх, и упираюсь в дверь гальюна. Как раз то, что нужно. Внутри обычный унитаз. Раковина из нержавейки по типу сортирной плацкартного вагона. Направо, за плёночной шторкой, душевая. Моё спасение там, и все раненые мира могут подождать, пока я оживаю под упругими горячими струями. Никаких холодных или контрастных - проснусь только под обжигающим, на грани терпения или даже чуть за ней. Вода явно не забортная - или дождевая, что маловероятно, или привезённая специально их родника. Блаженство! И я снова живой!
Никитин встречает меня, отмытого до скрипа кожи, чисто выбритого и благоухающего "Тройным" одеколоном, виноватой улыбкой. Что это все улыбаются второй день, как японский премьер-министр на очередной годовщине Фукусимы? Так смешно выгляжу?
– Николай Михайлович, - надо же, запомнил.
– Извини.
– За что?
– Хотел помочь, а сам…
– Ерунда, справимся.
– Без меня - нет. Там компрессор заводить нужно, давлением выгонять. Само не посыплется.
– Это, примерно, как на цементовозах?
– Похоже, - согласился
Ну и видок у мужика! Похмелье, боль от варварской операции, температура наверняка ещё держится. Его бы сейчас печёнкой тварёныша накормить, хотя бы солёной, но пока нельзя. Ещё день-два, там и пробовать будем. Иначе с непривычки проблюёт часа полтора, может рану потревожить.
– Володя, ты чего звал-то? Только извиниться? Мог бы и потерпеть.
– Не только, - Никитин закрыл глаза и попросил: - Когда будете уезжать, пистолет мне оставь.
– Не понял…
– А чего ты не понял?
– Иваныч говорил тихо, срываясь на свистящий шёпот.
– Муку погрузите, и уматывайте отсюда к ядреной матери. Так доходчивей?
– Пистолет, значит? И с одним патроном, так? А нож тебе ритуальный не отковать, самураю недоделанному?
– Не твоё дело!
– Нет уж извини, моё, - я без замаха двинул раненому в глаз. Кулаком - пощёчины мужчинам не к лицу.
– В самопожертвование решил поиграть, сука? Боишься обузой стать?
Никитин молчал, отвернув морду к стене.
– Ну и молчи. Знаешь… там, наверху, в галерее… там бы не только пистолет дал, сам бы удавил. Но не смог, как видишь. Так что живи и не пытайся соскочить. Жизнь, она ведь та же работа, только ответственности в ней больше. И, в основном, не за себя.
– А толку в моей жизни? Жена погибла, дочь… - Иваныч запнулся, на глазах выступили слёзы и дрогнул голос.
– Дочь тоже погибла. Даже отомстить некому стало.
– Дурак ты, Вовка.
– А ты?
– И я дурак. Но только верю, уж извини за пафос, что мир жив, пока живы его последние защитники. А дурак в том, что хочу оказаться в этой очереди даже не предпоследним. И детей подвинуть как можно дальше.
– Дети…
– Да, Вова, дети. Хочешь подохнуть? Да пожалуйста! Но только знай - если завтра они начнут умирать с голоду, то это из-за того, что один мудак не увидел смысла в их жизни.
– В своей.
– Да кто сказал, что она твоя?
– А…
– Заткнись! Ты же инженер-механик? Вот и будешь работать по специальности. А то, как в каменном веке живём, скоро с топором на лампочку бросаться начнём. Интеллигенты, мля…. Не дёргайся, это не тебе. Ветряк поставить сможешь?
– Смогу.
– И чего тогда раскис? Дел выше крыши, а он об одном патроне мечтает. Хуюшки тебе, Иваныч! Лучше прикинь, какое и сколько барахла с собой возьмёшь.
– Хорошо, составлю список. Ещё бы в библиотеку попасть, в техническую. Книги кое-какие прихватить, справочники и прочее…
– Книги? Будут тебе книги. Сегодня же и будут.
Что нужно человеку для хорошего настроения? Да всем по-разному - кто-то предпочитает вкусно поесть и завалиться на диван, наращивая объём брюха и задних полушарий, кому-то нужны водка или женщины (то и другое вместе сочетаются часто, но плохо). Мои же потребности больше - желательно видеть перед собой цель. Не глобальную цель жизни, на такое не замахиваюсь, а ежедневную, можно сказать - промежуточную. Им бывает не только патрон, не правда ли?