Корни неба
Шрифт:
– По существу, я хочу, чтобы когда-нибудь чернокожим детишкам внушали в школах, что это француз Морель спас слонов и заставил уважать природу Африки. Я хочу, чтобы об этом говорили так же, как и о том, что Флемминг изобрел пенициллин. Видишь, и у меня есть своя корысть. Может, я когда-нибудь и Нобелевскую премию отхвачу, если учредят такую, за гуманизм...
Он воображал себя человеком популярным, окруженным всеобщим сочувствием и всегда разговаривал так, будто в мире живут миллионы чудил, которым только и дела, что восхищаться красотами природы. Всякий раз, когда он смотрел, как стадо антилоп скачками несется
– На суде говорили об этом как о примере его "помешательства"... Я пыталась объяснить, но меня не стали слушать. Этим людям не приходилось пускать пузыри, разве им понять?.. Хотели доказать, что отряд состоял из нигилистов, только о том и твердили. И вопросы мне задавали для того, чтобы доказать, будто я какая-то заблудшая девка, злая на весь свет и вот пожалуйста... Им надо было отвечать только "да", "нет", "да", "нет"; и в конце концов я пожала плечами и позволила говорить все, что им вздумается, понимаете, мне уже было безразлично... ...В зале уголовного суда жужжание вентиляторов будто озвучивало жару.
– Значит, вы присоединились к Морелю исключительно из любви к природе?
– Да.
– Чтобы помочь ему в его кампании по защите природы?
– Да.
– И у вас не было никаких других мотивов?
– Никаких.
– Имели вы половые сношения с Морелем?
– Да.
– До или после того, как вы за ним последовали?
– После.
– Вы были в него влюблены?
– Я...
– Говорите, мы вас слушаем.
– Не знаю. Все было не так...
– Все дело было в вашей любви к природе?
– Да.
– Правда ли, как сообщает немецкая полиция, что после освобождения вы работали, если можно так выразиться, в публичном доме?
– Я...
– Отвечайте: да или нет.
– Да.
– В течение какого времени?
– Когда брали Берлин, русские солдаты заперли нас в одной из вилл Остерзее. И там изнасиловали. Мы находились на этой вилле несколько дней. Потом, когда прибыла военная полиция, нас назвали проститутками, чтобы скрыть случившееся.
– После того как вы покинули эту... как вы выражаетесь, виллу, вы возвратились к вашему дяде?
– Нет, какое-то время я пролежала в больнице.
– Вы были больны?
– Да, у меня была венерическая болезнь и начало беременности.
– У вас был ребенок?
– Больничные врачи сделали мне аборт.
– По вашей просьбе?
– Да.
– Сколько вам тогда было лет?
– Семнадцать.
– Вы, вероятно, питали ненависть к мужчинам?
– Я была очень несчастна, но не питала ненависти ни к кому.
– Ни на кого не были в обиде?
– Ни на кого.
– И вскоре после выхода из больницы даже
– Да.
– И долго вы с ним прожили?
– Три месяца.
– А потом?
– Он дезертировал, чтобы остаться со мной. Дядя донес на Игоря, и больше я его не видела.
– Вы подбивали его на дезертирство?
– Нет.
– Вы были в него влюблены?
– Да.
– И ваш дядя на него донес?
– Да.
– Офицер был арестован?
– Да.
– По вине вашего дяди?
– Да.
– И вы остались совсем одна?
– Да.
– И что вы стали делать?
– Вернулась к дяде.
В зале все замерло. Председатель помолчал, чтобы усилить впечатление от слов Минны.
– Значит, вам было безразлично, что он донес на человека, которого вы любили?
– Нет, мне это не было безразлично.
– И все же вы к нему вернулись?
– В то время в Берлине трудно было найти жилье.
– Вы когда-нибудь слышали о русских нигилистах?
– Нет.
– Значит, вы вернулись жить к своему дяде?
– Да.
– Вы имели с вашим дядей половые сношения?
Защитник в негодовании вскочил.
– Господин председатель, подобные вопросы не делают чести французскому правосудию.
– Я требую, чтобы обвиняемая ответила на мой вопрос. У нас имеется отчет берлинской полиции и заверенные свидетельства межсоюзной контрольной комиссии. Находились ли вы в половой связи с вашим дядей?
– Он не был моим настоящим дядей, - ответила Минна, голос ее слегка дрожал.
– Он был мой свойственник...
– Вы имели с ним половые сношения?
– Мои родители погибли во время бомбежки, когда мне было пятнадцать лет, и он меня подобрал. И тогда же силой заставил меня вступить с ним в половые сношения.
– И вы не пожаловались в полицию?
– Нет.
– Почему?
– Мне было стыдно.
– Вы предпочитали половые сношения с вашим дядей жалобе в полицию?
– Да. И потом...
– Что, "потом"?
– Это не имело такого уж значения. Погибли миллионы людей... Весь город в развалинах, дети умирали на улицах. Важно было совсем другое.
– Сексуальное поведение людей не имеет для вас никакого значения, не так ли?
– Важно совсем не это, - упрямо повторила она.
– А потом вы... голая выступали в берлинском ночном кабаре?
– Да.
– Вам приходилось вступать в половые сношения с клиентами?
– Да.
– За деньги?
– Да.
– И вы этому не придавали никакого значения? Ни во что не ставили?
Она с отчаянием озиралась вокруг, словно искала кого-то, кто ее поймет и возьмет под защиту. В зале сидел Шелшер, который, положив на колени кепи, дружелюбно поглядывал на Минну. Сидевший между двумя белыми священниками Сен-Дени вскочил, а потом снова сел с бледным как мел лицом. На скамье подсудимых Пер Квист скрестил на груди руки - вид у него был спокойный и суровый, а Хабиб, по-видимому, от души веселился. Форсайт опустил голову. Только Вайтари и сопровождавших его молодых людей все это, как видно, ничуть не трогало, и они, казалось, даже не слушали, о чем шла речь. Им явно было все равно. Минна еще немного поискала сочувствия; потом на ее щеках заблестели слезы.