Король должен умереть. Книга вторая
Шрифт:
— Объявляю большой джакс, — очень спокойно сказал ганзер.
Баута, про которого все давно забыли, издал задушенный звук.
— Согласно правилам нашего заведения, — начал крупье, — необходимо обеспечение…
— Да, да, я знаю, — перебил его космик. — Коды доступа к консоли управления моего когга. Он в четырнадцатом доке. Передаю опись товаров и дополнительного оборудования вместе с кодом.
Он вытянул руку с коммом, мигающим символом передачи, к крупье.
— Информация получена и сохранена в блокчейне, — оповестил крупье. — Проверка подтверждает валидность данных. Ваше обеспечение принято, сэн
— Я, я, — сбивчиво проговорил толстяк. — Я пас.
Когда он сбрасывал карты, его руки отчетливо дрожали.
— Последняя ставка сэна Отона остается в банке. Сэн Отон пасует, — сообщил крупье. — Сэн Карлос?
— Джакс так джакс, — Хельд, наконец, позволил себе торжествующую усмешку. — Надеюсь, мой кредит позволяет поддержать ставку, господин крупье?
— Несомненно, сэн Карлос, — подтвердил кибер. — Ставка сэна Тьера поддержана. Ставки больше не принимаются. Сэн Карлос, как дилера, прошу вас открыть ваши карты.
Не спеша, смакуя каждое мгновение, каэр Иглесс выложил карты на стол.
— Кабал на королях и пара тузов, — огласил расклад крупье. — Сэн Тьер, ваша очередь открыть карты.
Первым ганзер выложил туза чаш. Баронет удивился. Опытный игрок удержал на руках пустую карту. Неужели ему так важно было выкупить пару корон на ставках, чтобы они не достались Отону? Или…
Дама клинков.
Тяжело дыша магнат наклонился над столом, впиваясь в него пальцами. С другой стороны привстал Баута.
Десятка клинков.
Куртизанка положила веер и вытянула тонкую шею.
Девятка клинков.
Каэр Иглесс почувствовал, как что-то обрывается у него в животе.
Восьмерка клинков. Кавалер и король клинков на столе.
— Длинная улица на клинках, — сказал крупье. — Старшая рука у сэна Тьера. Банк остается за ним.
…или же он собирал выигрышную комбинацию, в которой участвовал король, суливший ложную победу его сопернику.
Как сквозь толщу воды младший отпрыск Дома Иглесс слышал голос ганзера:
— Моя сэнара, мои сэны, благодарю вас за игру, — господин Тьер поднялся. — Это было очень увлекательно. А теперь, прошу извинить меня, вынужден вас покинуть.
Сопровождаемый маленьким кибером с груженым фишками подносом, он ушел.
Некоторое время баронет провел в туалетной комнате. Он просто стоял перед зеркалом, вцепившись руками в раковину и слушал шум льющейся из крана воды. Сброшенная маска лежала на полу, а он разглядывал в зеркало свое лицо.
Оно было безупречно. Как и его тело, его внутренние органы, мышцы, кости, все, вплоть до хромосом: генетические конструкторы Дома Иглесс могли гордиться своей работой. Никаких недостатков, никаких врожденных изъянов, скрытых болезней, аллергий и сбоев иммунной системы. Даже без ревитализации в клиниках Дома он проживет не меньше ста пятидесяти лет. Сохранит крепость тела и живость ума, как большинство его родственников. Баронет Хельд был новой улучшенной версией человека. Такой, что и не грезилась первым Иглессам, наивным мясникам Восьмой Династии. Они были способны только порождать аберрантов, жалких уродов для войны и забавы.
Тогда почему же он чувствует такое всепоглощающее разочарование и отвращение к себе? Может, потому, что он, Хельд каэр Иглесс, знает себя. Знает, что
Беда отнюдь не в том, что он испытывает тягу к игре. Азарт коренился в генах Иглессов так же глубоко, как черные прямые волосы, характерная ямочка на подбородке и заостренные уши. Двести лет назад сам барон Кастор проиграл свою любимую наложницу Королю-Рыбаку в тейранские кости.
Но владыка Дома изощренно отомстил за свой позор. Он заразил соперника уродующим плоть мутагеном и навсегда рассорил его с Домом Кантор. Барон превратил свою неудачу в победу. Напомнил всем, что Иглессы отнюдь не жалкие прислужники стареющих нобилей и поставщики неутомимых генаров для императорских казарм. За шестьсот лет своего правления он научил Империю бояться алхимиков с третьей Ахернара. Сделал Иглессов вторым по богатству и влиянию Домом в обитаемом космосе.
Его младший сын за двадцать шесть лет жизни научился только проигрывать. И так и не научился достойно принимать поражение.
Хельд каэр Иглесс зарыдал. Вид собственного заплаканного лица тут же сделался ему так неприятен, что он ударил по нему кулаком. К счастью, рассчитанное на сильные проявления чувств зеркало мягко спружинило, оттолкнув руку. Пострадала только гордость баронета.
Всхлипывая и задыхаясь от ярости, он вынул из потайного кармана ингалятор с вателинской амброзией — наркотиком, за продажу которого в Империи полагалась смертная казнь. Предвкушая наслаждение, Хельд закрыл глаза, сдавил ингалятор и сделал глубокий вдох. Холодная волна омыла его мозг. Забрала с собой злость, обиду и разочарование. Осталось только волшебное, на грани эйфории чувство легкости. Абсолютная ясность сознания и легкий саднящий привкус в небе, знакомые каждому, кто вдыхает споры вателинского цветка.
— Вот так, — прошептал он.
Сделав еще один щедрый вдох, баронет убрал ингалятор. Он тщательно умылся. Высушил руки ароматным потоком горячего воздуха и вернул на место маску Безымянного. Хельд почти улыбался, выходя из туалетной комнаты.
Двое его телохранителей, кардаутские клоны-близнецы, застывшие по сторонам двери в недоступной человеку неподвижности, ожили при появлении баронета. Они проводили хозяина к барной стойке, где его дожидался начальник его эскорта Юваль, изображавший праздного посетителя «Золотой руки».
— Милорд, — приветствовал он Хельда.
В отличие от полностью безволосых, с матовой кожей и черными глазами клонов Юваль был сделан очень похожим на обычного обывателя. Невысокий, с невыразительными чертами лица и слегка мешковатой фигурой, он мог затеряться в любой толпе. При взгляде на него невозможно было предположить, что в его генах больше от змеи, летучей мыши, сокола-сапсана и акулы, чем от человека. Иглессы знали свое дело.
— Ты видел? — спросил баронет.
Вопрос был риторическим. Юваль сидел за тридцать метров от стола, за которым случился позор Хельда, но он, несомненно, видел все и слышал каждое слово. Его уши улавливали ультразвуковые колебания, а глаза различали поры на человеческой коже на расстоянии полутора тысяч метров.