Король лжи
Шрифт:
– Да, мне это необходимо. – Но я понял: есть различие между потребностью и желанием, несмотря на храбрые слова, она не хотела слышать это.
Я обошел стол, и она напряглась. Я боялся, что она отвернется, но она только сжалась, и в ее глазах перемещался зеркальный глянец.
Я сел на стол, но она постаралась не встретиться со мной глазами. Я хотел обнять ее, зная, что так лучше, но вместо этого взял ее за руки. Они были слабыми и безвольными – от страха, предположил я, – она замкнулась внутри себя.
– Ванесса, –
Наши лица были в нескольких дюймах друг от друга, ее дыхание было невесомым, она повернулась ко мне и медленно накрыла своими руками мои руки. Я хотел принести извинения, все объяснить и умолять о прощении, но ничего из этого не вышло.
– Я всегда любил тебя, – сказал я. – С самого первого раза, как только увидел. И никогда не прекращал любить, ни на одно мгновение.
Она начала дрожать, маска, которую она натянула на свое лицо, растаяла, будто сделанная из песка. Слезы заполнили ее глаза. Я знал, что ничего не смогу утаить, но эмоции сдавили мне горло, и в тишине ее стало еще больше трясти, потом она наклонилась и прильнула ко мне. Она дрожала, я прижал ее к себе – и плотина прорвалась. Она разрыдалась, так что с трудом выговаривала слова, как будто они выходили откуда-то из глубины и требовали всего ее дыхания, чтобы быть услышанными.
– Я говорила себе, – начала она и затем повторила: – Я говорила себе, что не буду плакать.
Я прижался к ней теснее, мало что соображая и только бормоча ей, как ребенку:
– Это хорошо. Все будет хорошо.
Я хотел поверить в эти слова, поэтому повторял их снова и снова, как в тот давний день в сарае на ферме Оголен, когда слова и жар тела выжигали из наших душ нечто великолепное. Это было как и тогда, поэтому я сказал ей:
– Все будет хорошо.
Я не заметил, как открылась дверь. Я не мог ни видеть, ни слышать своей жены, пока она не заговорила.
– Ну, – произнесла она, и ее голос смял бумажный дом, который был выстроен из моих слов. – Разве это не приятно?
Это не было вопросом.
Ванесса отпрянула, повернулась на голос, в котором была свирепость. Барбара стояла в десяти футах: в одной руке – цветы, в другой – бутылка вина.
– Должна сказать, Ворк, что я немного удивлена. – Она бросила цветы в корзину для бумаг и поставила бутылку на боковой стол.
– Что ты здесь делаешь, Барбара? – В моем голосе не было поддельного гнева. Ванесса двинулась к двери, но Барбара продолжала, как будто не слыша меня.
– То, что ты говорил мне дома об этой маленькой неряхе, я думаю, сказал и ей. – Взгляд Барбары был направлен поверх головы Ванессы, как будто она хотела сфокусировать высокую температуру и легковоспламеняющуюся плоть. – Я предполагаю, что вы собирались еще один раз расслабиться перед расставанием. – Я видел, как поникла Ванесса, и почувствовал сбой в ритме своего сердца. – В честь былых времен. – Барбара ступила ближе, не сводя с Ванессы глаз. – Полагаю,
– Это не так, – сказал я. – Ничего подобного. – Но Ванесса уже направлялась к двери. Ее имя сорвалось с моих губ, но ноги медлили. Она прошла мимо Барбары, прежде чем я смог до нее дотянуться.
– Ты действительно думала, что можешь конкурировать со мной?
Ванесса повернулась, поймала мой взгляд на мгновение, затем хлопнула дверью. Барбара вопила у закрытой двери;
– Держись подальше от моего мужа, ты – белая шлюха!
И тут я не узнал себя. Гнев бросил меня в сторону Барбары, и я схватил ее за руку. Гнев поднял мою руку. Но я вовремя опустил ее и стал изо всех сил колотить по полу. Гнев захлестнул меня так, что хотелось пнуть ее, сокрушить окончательно. Гнев жаждал крови. Гнев искал выхода. И гнев был сильным.
Я должен был подавить его. Иначе, как мне казалось, я мог бы убить Барбару.
Должно быть, она заметила огонь в моих глазах, поскольку не произнесла ни слова. До сихпор она видела перед собой того самого мужчину, за которым была замужем десять лет и к которому привыкла. Тот был пустым человеком, скорлупой.
Если бы она могла прочесть в моих глазах правду, то никогда не открыла бы рта.
– Ты закончил? – спросила она. – Как ты считаешь, каким должно быть последнее действие мужчины?
– Полагается причинить боль?
– Правда иногда причиняет боль.
– Слушай, Барбара. Я уже говорил тебе. Между нами все кончено.
Она потерла внешней стороной ладони щеку.
– Мы закончим, когда решу я. Я не позволю делать из меня посмешище. Ни той женщине, ни тебе.
– Ты так похожа на моего отца, – заметил я и собрался уходить. Она улыбнулась, и я был поражен тем, что не заметил этого раньше. Она былакак мой отец. Те же ценности. Та же отчужденность.
– Я принимаю это как комплимент, – высокомерно усмехнулась она, поднимаясь на ноги и одергивая одежду.
– Мои слова ничего не значат.
Она глубоко вдохнула через нос. Ее лицо вспыхнуло, глаза стали блестящими и твердыми, как новые десятицентовые монеты.
– Один из нас должен быть сильным, – сказала она. – И мы оба знаем, кто именно.
– Не смеши. Можно назвать лунатика гением, но в конце дня он снова станет лунатиком.
– Что это означает?
– Это означает, что навязчивая идея управлять не то же самое, что сила; это просто навязчивая идея. – Я думал о Ванессе. – Я знаю, как выглядит сила.
Не знаю, что она видела в моем лице: отвращение, возможно жалость. Моя жена никогда не была сильной, она просто злая, и в этом огромное отличие.
– Я тебе нужна, Ворк. Знаешь ты это или нет, но ты всегда будешь во мне нуждаться.
Пока я шел через пустой холл за Ванессой, вслед мне звучали финальные слова Барбары.