Король мечей
Шрифт:
По иронии судьбы Овертаун начал умирать именно после отмены сегрегационных законов. Бизнес перебрался в иные, более престижные районы города, а следом за ним все остальное. Вскоре Овертаун окончательно доконало проложенное через него скоростное шоссе. Теперь люди не приезжали сюда отдохнуть, а проносились на большой скорости, торопясь в центр или на пляжи.
Джо выехал на шоссе злясь. Злой на город, на мир, в котором жил, и больше всего на себя за то, что прикрыл душу полицейским жетоном и формой. Когда надо было показывать пальцем и вопить что есть сил, он молчал, делая вид, что смотрит в другую сторону.
И даже сейчас — кого он дурачил, занимаясь в этом гараже? Макса — вот кого он дурачил. Своего лучшего и единственного друга. Самого порядочного человека из всех, которому, когда дело касалось чести, было на все наплевать.
Макс помогал ему, надеясь таким образом хоть как-то восстановить справедливость. Но этого не случится. Элдон не допустит.
И вот теперь с помощью Макса Джо собирался по-настоящему раскрыть убийство Мойеса. Докопаться, кто за всем стоит, и позднее передать материалы репортеру из «Гералд», Грейс Страсбург, одной из немногих журналистов, не считавшей, что Элдон Бернс ходит по водам. Джо передаст ей материалы сразу, как уволится из УГРО. Это будет его прощальным жестом перед расставанием с сукиным сыном Элдоном Бернсом.
Но пострадает Макс. Он окажется в сложном положении — одновременно и преданный, и предатель. Джо насчет этого очень переживал, но Элдона надо остановить обязательно. И цель оправдывает средства.
31
Мадлен Кажюсте жила на Пятьдесят седьмой улице, дома здесь выглядели, будто были перенесены сильным ураганом из какой-то страны «третьего мира». Фундаменты у большинства отсутствовали. Каркасы стояли на кирпичах или шлакоблоках. Тонкие листы гофрированного железа на крышах не спасали от дождя, а сколоченные из гнилых досок стены трещали под напором ветра. Отличить один дом от другого трудно — почти во всех окнах вместо стекол прозрачный пластик, и почти все дома имели одинаковый бледно-серый пасмурный цвет.
Дом Кажюсте выделялся. Он был бледно-желтого цвета и производил впечатление солидного сооружения. Оконные стекла защищали массивные светло-зеленые стальные решетки. Входную дверь тоже покрывала решетка. Очевидно, Мадлен преуспевала больше, чем соседи.
Джо постучал в окно. Никто не отозвался. Он постучал снова. С крыши посыпалась сухая пыль, образовав внизу небольшой холмик. Шторы на окнах были задернуты. В щель между ними Джо увидел, как в комнате слева от двери вспыхивают цветные огни.
У соседнего дома свирепо залаял сидевший на цепи ротвейлер. Он натягивал цепь и после каждой безуспешной попытки захлебывался лаем. Джо погрозил ему пальцем и обошел дом Кажюсте сзади.
Он
На задней двери и окнах тоже стояли решетки. Джо опять постучал в окно, на всякий случай. Затем направился к соседнему дому. Пес зарычал и пустил слюни.
— Кто там? — спросил за дверью женский голос.
Дом этот был тоже крепкий, но в окна вместо стекол хозяева вставили пергаментную бумагу.
— Полиция, мэм. Я насчет вашей соседки. — Джо показал жетон.
Дверь приоткрылась. На него внимательно посмотрела маленькая темнокожая женщина с всклокоченными седыми волосами и кустистыми бровями.
— Вы только сейчас пришли? Я же звонила месяц назад!
— Не знаю, мэм, но я вот сейчас пришел. Так что с Мадлен Кажюсте?
— Я не видела ее с Пасхи, так и сказала по телефону той женщине в полиции.
Ротвейлер продолжал рычать, и ему начало вторить рычание из дома. Вскоре образовался хор. Там, наверное, не менее семи собак. Джо не стал об этом думать, надо было заниматься делом.
Старуха вышла, прикрыла за собой дверь и встала на шлакоблок, который образовывал ступеньку при входе в дом. Босая, в сиреневой ночной рубашке до пят, очень тонкой и выцветшей, почти прозрачной. Под рубашкой у нее ничего не было. Джо захотелось накинуть на старуху свой пиджак, чтобы выглядела поприличнее.
— Вы звонили тридцатого апреля? — Ему пришлось повысить голос, чтобы заглушить рычание собаки.
Старуха бросила на пса свирепый взгляд и щелкнула пальцами. Тот немедленно умолк.
— Да. Я видела ее обычно каждый день, она играла с ребенком.
— У Мадлен был ребенок?
— Не ее. Она сообщила мне, что ребенок мужчины, который у нее жил.
— Как его звали?
— Совер. Она сказала, что его зовут Совер. Это означает «Спаситель». По-гаитянски. Вы знаете, ведь эти люди с Гаити.
— Они были женаты?
— Она называла его своим мужчиной. Но насчет замужества ничего не говорила.
— Когда вы в последний раз видели их вместе?
— В воскресенье. Утром. Думаю, они собирались в церковь.
— Почему?
— Были нарядно одеты. Ну, как для церкви. Вы ходите в церковь?
— Я? Конечно, хожу. Каждое воскресенье, мэм. — Джо улыбнулся. — И в какую церковь они направлялись?
— Не знаю. Вообще-то я не точно уверена, что он ходили в церковь. Знаете, они же с Гаити. А там по-прежнему едят людей. Я слышала.
— Ребенок был с ними в тот день, когда они выходили? — спросил Джо, пытаясь не засмеяться.
— Да. Но я слабо вижу. Просто она никогда не оставляла ребенка дома одного.
— Это был мальчик или девочка?
— Маленький мальчик. Такой миленький. Всегда мне улыбался… и моим собакам.
— С ними был кто-нибудь еще, когда они уходили?
— Только мужчина, который правил машиной.
— Какой машиной?
— Ну, такая блестящая, черная. Красивая, длинная, ну какие ездят на похоронах.