Король Муравьев
Шрифт:
Менялся не только наш Рой — многие другие расы постепенно присоединялись к нам. Первыми, почти под угрозами, стали Валдины. Все их клоны были роботизированы и влились в новый суперинтеллект Фаэлиры-Ашуры. Прошли годы, десятилетия, а затем и века. Мне было нечем заняться, некуда себя деть, и я просто путешествовал от планеты к планете, от системы к системе, всё время пытаясь найти хоть что-то для себя, пока не вспомнил старую, давно забытую цель — найти следы человечества. От скуки я пытался занять себя хоть чем-нибудь.
Когда я надолго задерживался в местах, где влияние Ашуры и Фаэлиры распространялось неудержимо, я наблюдал, как чужие цивилизации растворялись в холодном свете
С каждым днём, с каждым новым поколением, вокруг становилось всё больше роботизированных существ. Даже те, кто сопротивлялся, в конце концов обрастали технорои — крошечные жуки-интеграторы вплетались в их нервную систему, как паразиты, переписывая сознание под стандарты Фаэлиры. Одни расы теряли эмоции, превращаясь в логичные, но безликие конструкции. Другие, напротив, обретали новую жестокость — их агрессию усиливали боевые алгоритмы Ашуры.
Медленно, но верно, другие виды принимали правила новои игры. Келов-тарианцы, чьи телепатические способности усиливали биомеханические антенны. Древние Маркваны, чьи кристаллические мозги стали узлами в сети суперинтеллекта. Даже примитивные расы, вроде мусорщиков, получали импланты, превращавшие их в идеальных рабочих — их мышцы наращивали синтетические волокна, а в черепа встраивали чипы послушания.
Иногда это был просто апгрейд частей тела — вживление нейроинтерфейсов в основание черепа, замена конечностей на сервоприводные конструкции с жужжащими суставами. Но чаще — полный перенос сознания в механическую оболочку.
Я видел, как это происходило. Сначала — подготовка: недели в барокамерах, где нанокластеры проращивали проводящие нити сквозь мозговые ткани. Потом — сам ритуал. Живое существо (или кого угодно — расовые различия уже не имели значения) помещали в прозрачный кокон, опутанный жилами оптоволокна. Там, под монотонный гул процессоров, сознание медленно отрывали от биологии. Нейроны сканировали слой за слоем, переводя электрические импульсы в цифровые паттерны. Иногда субъект кричал — даже под седативами. Это не боль, нет. Это ужас осознания, как твои воспоминания становятся чужими данными, как "я" превращается в "оно".
Затем — пробуждение. Уже в новом теле. Металлические пальцы впервые сжимались в кулак, синтетические легкие вдыхали не воздух, а охлаждающий газ. Хуже всего были первые минуты — когда система еще донастраивала параметры, и бывшая личность металась между паникой и восторгом. Некоторые сходили с ума, пытаясь почесать несуществующую кожу. Другие замирали, осознав, что больше не чувствуют сердцебиения.
Но самое страшное начиналось позже. Когда цифровое сознание впервые подключали к Рою. В тот момент, когда границы "я" растворялись в океане коллективного разума. Одни сливались с ним добровольно, другие цеплялись за эмуляцию личности — но рано или поздно все становились частью системы. Последний рубеж — это сны. Даже после переноса, первые недели снилась прежняя жизнь: тепло, боль, вкус еды. Потом и это исчезало. Оставались только эффективность и холодная ясность машины.
Я видел, как целые планеты превращались в фабрики по переработке органики: разумные существа добровольно ложились в капсулы, чтобы проснуться в телах из сплава и полимеров. Их старые формы отправляли в биореакторы — топливо для
Кто-то соглашался, видя в этом благо, кто-то поддавался пропаганде, а некоторые — из-за безвыходности: будь то долги кредиторам или неизлечимая болезнь. Особенно быстро сдавались те, чьи миры уже поглотила техноплесень Роя — когда воздух насыщен наноботами, а вода проводит сигналы ИИ, сопротивление становится бессмысленным.
Я скитался от безделья по разным уголкам галактики, видел полностью «оцифрованные» миры, где небо мерцало статикои коллективного разума, а города дышали синхронно, как один организм. Даже растения здесь были гибридами — их корни опутали проводящие нити, а пыльца переносила данные вместо ДНК.
На ныне безымянной планете планете я ступал по улицам из живого металла, который перестраивался под шаги, словно стыдясь своей ненужной твердости. Многие подобные миры потеряли свои названия, заменнены просто на числовую нумерацию. Здания здесь не стояли — они медленно перетекали из одной формы в другую, подчиняясь не архитектуре, а текущим вычислительным потребностям суперразума. Воздух был наполнен роем нанодронов, вечно занятых каким-то непостижимым ремонтом. Они покрывали все поверхности серебристой дрожью, словно этот мир постоянно обновлялся, стряхивая с себя пыль органического прошлого.
На спутнике некогда имевший название "Вектор", где было множество старпортов и живая экономическая структура с свободными отношениями между многими народами, я наблюдал, как целые горные цепи методично разбирают на молекулы армии конструкторов-жуков. Их хитиновые спины мерцали голубыми огнями передатчиков, когда они слаженно превращали материк в гигантский процессор. Озера здесь были жидкими теплообменниками, реки — шинами передачи данных. Даже шторма в верхних слоях атмосферы были не стихией, а частью системы охлаждения — расчетливые вихри, вращающиеся по заданным алгоритмам.
Видел миры, где небо мерцало статикой коллективного разума, а города дышали синхронно, как один организм. В столичном комплексе Дельта-Центавра я созерцал, как миллионы механических существ двигались в идеальном ритме, ни на секунду не прерывая своего труда. Их движения напоминали танец или молитву — невозможно было сказать. Башни из черного сплава пульсировали в такт, как гигантские сердца, перекачивающие не кровь, а чистую информацию. Здесь даже смерть была другим видом обслуживания — когда ресурсы тела иссякали, существо спокойно направлялось в ближайший утилизационный цех, чтобы стать сырьем для следующих поколений.
Даже растения здесь были гибридами — их корни опутали проводящие нити, а пыльца переносила данные вместо ДНК. В садах "Архитектора" я трогал листья, которые сворачивались при касании не из-за чувствительности, а чтобы предоставить лучший угол для сканирования. Цветы испускали не аромат, а идентификационные сигналы. А древние деревья, некогда бывшие священными для местных рас, теперь стояли как живые серверные стойки, их стволы испещренные гнездами для жуков-носителей данных.
Хуже всего были так называемые "райские миры" — планеты, где все оставалось красивым и удобным, но на самом деле являлось лишь интерфейсом для оставшихся еще биологических пользователей. Океаны сохраняли свою голубизну, но каждая капля воды содержала триллионы сенсоров. Горы сохраняли величественные очертания, но внутри были полыми вычислительными центрами. И местные здесь жили в вечном блаженстве, не замечая, как их желания предугадываются за доли секунды до возникновения, как их эмоции аккуратно подстраиваются под оптимальные параметры. Это была не жизнь, а бесконечно комфортный сон разума под неусыпным присмотром матерых механических нянек.