Король Парижа
Шрифт:
— Это вопрос порядочности, — объявил коммерческий директор, — и в качестве такового его решение я оставляю на усмотрение вашего чувства чести.
— Полноте! — вскричал Дюма. — Можете вы мне объяснить, в чём именно человек проявляет непорядочность, продавая свою статью тому, кто дороже платит?
— Если вы так полагаете, сударь, то мне больше сказать вам нечего.
И коммерческий директор резко задвинул выдвижной ящик-кассу.
Разъярённый Дюма, сорвав с вешалки шляпу, надел её, схватил трость и вышел на лестницу. На лестничной площадке его догнал коммерческий директор.
— Господин Дюма!
— Ну что ещё?
— Вы же понимаете, что по нынешним временам выпускать газету — дело дорогостоящее; нам
— Понимаю.
— Я просто напоминаю вам, что вы должны дать мне немного из тех денег, что принесёт вам продажа вашей статьи.
— Непременно...
Дюма в самом деле принёс деньги. Но вскоре ему надоело писать для других изданий ради того, чтобы поддерживать жизнь собственного; тем более, последнее издание, где больше не появлялись его вещи, публиковавшиеся в других, читатели, жадные до текстов Дюма, покупать перестали.
С этой жестокой дилеммой сталкивались все создаваемые Дюма издания, попадая в порочный круг.
Посол Соединённых Штатов во Франции Джон Биджелоу, который слышал об этом, приписал неспособность Дюма считать деньги той африканской крови, что текла в жилах писателя. После смерти Дюма он писал по этому поводу: «Присущее африканцам отсутствие логики и мысли делает всех их, за редкими исключениями, неспособными определять размер, время, расстояние или до конца понимать правила арифметики... Дюма, начиная размышлять, путался, и нить его мыслей безвозвратно рвалась...».
Биджелоу написал эти слова, хотя он едва знал Дюма, лишь однажды позавтракав вместе с ним. В то время Наполеон III уже посадил свою марионетку Максимилиана Австрийского [49] на мексиканский трон и задумывал создать обширную американскую империю, простирающуюся от Амазонки до Миссисипи и основанную на рабстве негров. Вдохновитель сего проекта был Гранье де Касаньяк, личный враг Дюма. Дюма решил, что настало время отправиться в Америку и написать книгу по этому вопросу, которая изменит позицию Франции и сделает её сторонницей отмены рабства. На эту поездку Дюма денег не просил, он очень хотел, чтобы его пригласили; поэтому он и устроил Биджелоу завтрак на вилле Сен-Грасьен, которую недавно снял.
49
Максимилиан Австрийский — имеется в виду Максимилиан I (Габсбург) (1832—1867), австрийский эрцгерцог. В 1863 г. по указке французских интервентов был избран на мексиканский престол. В 1867 г. свергнут восставшим народом, взят в плен и расстрелян.
Узнав о намерении Дюма, посол улыбнулся.
Дюма заметил это и спросил:
— Вы, конечно, полагаете, что нескольких недель не хватит, чтобы совершить это путешествие и написать книгу?
— Алексис де Токвиль потратил четыре года на то, чтобы написать свой большой труд об американской демократии, — ответил Биджелоу.
— Но я не хочу изучать американскую демократию, — возразил Дюма. — Я принимаю её. Я лишь желаю нанести удар в пользу нашего дела. Я не принадлежу к тем медлительным писателям, чей ум движется со скоростью ледника. Я пишу совершенно естественно и много.
— И вы никогда не правите написанного?
— Никогда, — ответил Дюма, — хотя иногда и рву. Однажды на репетиции моей пьесы я всё остановил. Директор театра спросил, почему я это сделал... «Позовите пожарного, — сказал я ему, — и сами узнаете». Когда пожарный пришёл, я его спросил: «Почему вы ушли с третьего акта, хотя я видел вас у меня за спиной в течение первых двух?» — «Я вспомнил, что должен кое-что сделать». — «Почему же вы не вспомнили об этом раньше?» — «Меня слишком заинтересовала пьеса», — ответил пожарный. После его слов я разорвал третий акт и написал заново.
Казалось,
— Если вы действительно хотите поехать в Соединённые Штаты, то должны будете взять с собой законную жену. Иначе ваше путешествие обернётся для вас катастрофой.
Дюма понял, что рассчитывать на официальное приглашение не может, но тотчас с этим примирился.
— Когда американское государство освободит чёрных рабов, — любезно заметил он, — оно, вероятно, займётся освобождением белых рабов от тирании условностей. Впрочем, — прибавил Дюма, — я убеждён, что в Америке насчитываются миллионы женщин, столь же привлекательных, как француженки, поэтому нет никакого резона, чтобы я ехал туда с любовницей.
Услышав последние слова, Биджелоу просто оцепенел. Появление такого человека в его стране могло лишь вызвать там скандал. Посол твёрдо верил в наветы, распространяемые Эженом де Мирекуром и, когда Дюма показал ему рукопись «Сан-Феличе», своего романа, где повествуется о трагической любви Нельсона и леди Гамильтон [50] , сразу узнал красивый почерк, тот самый, каким Дюма на его глазах писал в посольстве свой адрес. Посол улыбнулся так, что Дюма мгновенно уловил смысл этой улыбки: его хулители повсюду рассказывали, будто писатель нанимал секретаря лишь тогда, когда тому в совершенстве удавалось копировать его почерк. Перешли к столу, и завтрак был в духе Гаргантюа, вполне достойным африканского царька: сперва подали огромного карпа в желе под острым соусом (превосходного, признается Биджелоу); потом жареную баранью ногу (нежнейшую на вкус, по его словам); далее — жаркое из телятины с рисом в томатном соусе.
50
Нельсон Горацио (1758—1805) — английский адмирал. С 1798 г. командуя эскадрой в Средиземном море, одержал ряд побед над французским флотом.
Гамильтон Эмма (наст, имя Эмма Лайонс) (1765—1815) — английская куртизанка, жена сэра Уильяма Гамильтона, посла Англии в Неаполе, столице Королевства Обеих Сицилий. Любовница адмирала Нельсона.
— Нельзя доверяться профессиональному повару в том, что он может хорошо сделать томатный соус, — заметил Дюма. — Подождите, пока не отведаете соуса, который я сам приготовлю в тот день, когда у моего повара будет выходной.
Тем не менее Биджелоу заявил, что никогда не едал более вкусного томатного соуса.
Наконец на стол поставили два гигантских блюда: одно с фруктами, другое с раками.
«Дюма руками разламывал раков, — рассказывает Биджелоу, — и шумно их жевал. В его манере есть было что-то животное».
После завтрака Биджелоу наблюдал, как Дюма расположился в кресле, и решил, что писатель заснёт, словно объевшийся питон. Но через несколько минут Дюма заворожил всех гостей своей беседой. Он говорил быстро и красноречиво; в его лице, оживляемом лёгкой улыбкой, не было никакого эгоизма, ничего низкого или корыстного. Он презирал лишь одного человека — Наполеона III, кого называл заговорщиком, сравнивая с шакалами и лисицами, что пожирают падаль в ночной тьме.
Хотя Биджелоу в своих воспоминаниях о Дюма рассказывает о том, что слышал блестящую беседу писателя, узнал его почерк в показанной ему рукописи и не нашёл в его физиономии ничего низменного и достойного порицания, он, вопреки тому, что Дюма оказал ему самое радушное гостеприимство, в журнале «Скрибнер’с мэгэзин» за 1871 год даёт волю недоброжелательности, которая свидетельствует не только о расистских, антинегритянских предрассудках посла, но и о глубоком влиянии клеветнических наветов Мирекура на лучших из его современников.