Король Парижа
Шрифт:
В итоге всего этого, когда Жаден в Париже, выведя на прогулку своего пса, встретил друга, тот раскланялся с ним, но, сразу же извинившись, сказал:
— Простите, я принял вас за Жадена. Здравствуйте, сударь.
— Но я и есть Жаден.
— Неужели? Но я имел в виду художника Жадена.
— Я — художник Жаден.
— Возможно, только я хотел сказать — не маляр, а художник-артист.
— Это я художник Жаден, чёрт побери!
— Не сомневаюсь, что вы тоже художник, но я говорю о том артисте, который уехал на Сицилию с Дюма, чьи фельетоны читаю
Кипя от возмущения, Жаден останавливал на улицах людей и обращался к ним:
— Ведь я — художник Жаден? Здесь нет ошибки, правда?
Но люди с насмешкой ему отвечали:
— Вам только остаётся и вашего бульдога назвать Милорд!
Дело зашло так далеко, что вмешалась полиция, газеты предупредили читателей о появлении самозванца, который утверждает, будто его зовут Жаден и будто он рисует собак.
Когда Дюма наконец возвратился в Париж, Жаден заметил, что и он снова стал самим собой. Друзья опять начали захаживать к нему и рассказывали о лже-Жадене, внезапно исчезнувшем.
Свой гнев Жаден сдерживал до того дня, пока не встретил на улице Дюма.
— Вы отняли у меня четыре месяца жизни! — сердито воскликнул он. — Вы писали, будто я вместе с вами путешествую по Сицилии, и люди отказывались верить, что я в Париже!
— Я ничего не смог с собой поделать, — ответил Дюма. — Я заранее так радовался, что моим спутником будете вы, что мне всё время казалось, будто вы рядом. Кроме того, если бы я себе этого не представлял, я был бы таким несчастным и одиноким, что вернулся бы в Париж без обещанных путевых заметок. Простите меня!
Жаден, будучи по натуре человеком добрым, простил Дюма и позднее действительно сопровождал писателя в одном из путешествий.
Клеветники Дюма не преминули заметить, что не тоска, а выгода толкнула Дюма на то, чтобы увезти на Сицилию воображаемого Жадена: ему платили построчно, а диалоги, в силу традиций французской полиграфии, приносят гораздо больше денег, нежели раздумья одинокого путешественника.
Наверное, читатель, вы думаете, что всё это нисколько не приближает нас к решению тайны картины «Дуэль после маскарада». Вы ошибётесь, ибо прежде всего необходимо понять человека, чтобы установить связь Дюма с этой тайной.
Надо понять писателя, который, сочиняя каждый день фельетон для газеты «Пресс» Эмиля де Жирардена [35] , подписывал договора на ещё не придуманные романы, которые должны были публиковаться в шести других газетах: «Патри», «Сьекль», «Конститюсьонель», «Солей», «Эспри Пюблик» и «Коммерс».
Дюма успел написать лишь заголовки этих шести новых романов, они уже были объявлены нетерпеливой публике, когда все узнали, что их автор намеревается поехать в Испанию, где будет присутствовать на бракосочетании герцога де Монпансье с принцессой Изабеллой, после чего отправится в Алжир.
35
Жирарден Эмиль де (1806—1881) —
Напуганный этим известием, заместитель директора газеты «Пресс» примчался к Дюма.
— Ах, вы всё-таки не уехали!
— Мне было бы трудно это отрицать, — возразил Дюма.
— Хорошо, я боялся, как бы вы в самом деле не уехали в Испанию, — с облегчением вздохнул заместитель, вытирая со лба пот.
— Я уезжаю только завтра.
— Как?! Вы уезжаете, бросив посередине «Жозефа Бальзамо»?
— Ваши читатели подождут.
— У нас с вами контракт.
— Ах да, верно. Я подписывал какую-то бумагу. Ну и что в ней сказано?
— Что ваш роман-фельетон не должен прерываться, а вы не имеете права брать на себя никаких других обязательств, пока его не закончите.
— Да, что-то припоминаю.
— Ну что ж, я рад, что услышал это от вас, мой дорогой Дюма. Наш тираж увеличился почти втрое. Наши читатели без ума от «Жозефа Бальзамо».
— Правда? В таком случае, я уверен, что они дождутся моего возвращения.
— Вы настаиваете на отъезде?
— Еду завтра, как решил.
— А как же контракт?
— Он гласит, что книга должна быть закончена, и я закончу её.
— Когда же?
— Сейчас! Смотрите, что я напишу.
Заместитель директора наклонился и прочёл, что Дюма написал: «Жозеф Бальзамо, обессиленный, рухнул на землю. Он закрыл глаза и испустил дух».
— Он умирает? Он вправду умер?
— Как сами видите, — спокойно ответил Дюма, вытирая перо.
— Вы его убили. Убили сознательно. Это чудовищно!
— Кто мог бы мне помешать?
— Что скажут наши читатели?
— Это дело вашей газеты.
— Но интрига ещё висит в воздухе. Приключение не пришло к концу!
— Может быть. Ведь смерть иногда наступает в самом разгаре жизни. Человек предполагает, а Бог располагает.
— Эта история обещала быть великим романом. Смерть не может быть её концом.
— Я прошу у вас прощения. И вот тому доказательство, смотрите.
С этими словами Дюма снова взял перо, обмакнул его в чернильницу и вывел: «Конец».
Неудачливый заместитель директора ушёл, рвя на себе волосы; Дюма укатил в Испанию, а семеро владельцев парижских газет подали на него в суд. Состоялся громкий процесс, в ходе которого Дюма блистательно отстоял право автора делать с персонажами своих книг всё что угодно.
— Писатель в отношении своих героев подобен Богу, — заявил он перед судом. — Он создаёт их, и никто не может диктовать ему, как он должен с ними поступать.
— Вы сравниваете себя с Богом? — спросил председатель суда.
— В том, что касается собственных книг, да.
— Десять миллионов французов ждут продолжения истории Жозефа Бальзамо, — сказал судья. — Неужели вы не француз?
— Противиться просьбам десяти миллионов соотечественников я не могу, — ответил Дюма. — Я воскрешу Жозефа Бальзамо.