Король Парижа
Шрифт:
Он прибежал в библиотеку Арсенала, директором которой состоял Нодье. Дочь Нодье, Мария, от имени отца передала Дюма, что тот не сможет принять его в этом месяце.
Дюма ушёл, но не стал ждать не только месяца, но и дня. В тот же день он заходил ещё три раза, и Нодье наконец принял его.
— Я хотел бы получить от вас записку к барону Тэйлору с просьбой прочесть мою пьесу, — сказал Дюма.
— Я не могу вмешиваться в дела барона Тэйлора, — ответил Нодье.
— Вы помните о списке книг, которые посоветовали мне прочесть? — спросил Дюма. — Я прочёл их. Вы помните, как сказали мне: наполняйте кружку, и, когда она будет
Дюма получил рекомендательное письмо к барону Тэйлору, и на следующий день ему была назначена встреча на семь часов утра в доме № 42 по улице Бонди, в квартире на пятом этаже.
Всю ночь Дюма шлифовал свою пьесу, но в семь утра он вошёл в прихожую, заставленную бюстами и полками с книгами; потом прошёл в столовую, где тоже были книги и висели картины; затем проследовал в гостиную, заполненную старинным оружием и книгами; наконец, миновав спальню, забитую книгами и рукописями, Дюма вошёл в ванную комнату, где барон Тэйлор, лёжа в ванне, слушал какого-то господина, читающего ему свою пьесу.
Пьеса была скучная, рыхлая, бесконечно затянутая, но, разумеется, строго классическая, написанная по всем правилам. Когда чтение закончилось, вода в ванне остыла, и барон Тэйлор, дрожа от холода, вылез из неё и голый добежал до постели, куда и улёгся, лязгая зубами.
— Видите, — сказал он с выражением мученика на лице, — вот за это мне и платят! Поэтому я вынужден прослушать ещё одну пьесу.
Дрожа от страха, Дюма достал свою рукопись. Её размер исторг у Тэйлора стон.
— Прошу вас, сударь, позвольте мне прочесть вам только один акт, — сказал Дюма. — Если вам станет скучно, я не буду читать дальше.
— Молодой человек, — ответил Тэйлор, — вы — первый автор, который когда-либо относился ко мне милосердно.
Дюма читал с трудом, так сильно он волновался. Но, дочитывая акт, он спросил:
— Мне продолжать?
— Конечно, — ответил барон Тэйлор, — наконец-то я слышу увлекательную и содержательную пьесу.
Когда Дюма закончил чтение, Тэйлор соскочил с постели и крикнул слуге:
— Пьер! Одеваться!
Обращаясь к Дюма, барон сказал:
— Молодой человек, будьте готовы прочесть вашу пьесу на художественном совете; я специально назначу его на четверг. Пришло время, чтобы мы ставили пьесы, а не какую-то ерунду!
Тот четверг положил начало карьере Дюма-драматурга. Впервые он встретил всех знаменитостей своего времени: самых прославленных актрис в украшенных цветами шляпах, актёров и сановников, облачённых в узкие брюки и в сюртуки, которые ниже пояса расширялись, словно маленькие юбочки.
Чтение нередко прерывалось аплодисментами; Дюма просили снова перечитать отдельные сцены, и он чувствовал, что сердце готово вырваться у него из груди. Пьесу его приняли, и Дюма вернулся домой в совершенном упоении от своего успеха.
На следующее утро, придя в секретариат, Дюма совсем заважничал, полагая, будто теперь ему недолго придётся занимать место переписчика.
Едва он появился на службе, Дюма передали, что его немедленно желает видеть господин де Броваль.
— Молодой человек, — испепеляя Дюма взглядом, обратился к нему начальник секретариата, — кто дал вам разрешение воспользоваться именем герцога Орлеанского для того, чтобы заставить принять вашу пьесу во «Французский театр»?
— У
Господин де Броваль показал Дюма утренние газеты, где можно было прочесть: «Совет «Французского театра» сообщает, что принял к постановке пьесу, написанную служащим герцога Орлеанского».
— Речь, конечно, обо мне, — сказал Дюма, — но уверяю вас, что я даже не произносил имени герцога Орлеанского.
— И вопреки этому вашу пьесу приняли?
— Да, единогласно.
— Неужели вы хотите заставить меня поверить в то, что совет принял вашу пьесу, хотя недавно он отверг драмы, написанные столь известными драматургами, как Вьеннэ, Лёмерсье и Лёбрен? Отрицайте, если посмеете сделать это, будто вы не хвастались, что вас поддерживает герцог Орлеанский. Отрицайте!
— Я вынужден отрицать это, так как не ссылался на герцога, — возразил Дюма. — Мою пьесу приняли потому, что она понравилась. Совет был очарован.
— Будет лучше, если вы признаете вашу ошибку, друг мой, — посоветовал господин де Броваль. — Правда неизбежно всплывёт. Если ваша пьеса не будет поставлена, это станет доказательством, что совет разоблачил вашу хитрость. Когда это случится, мы найдём, как поступить с человеком, чей обман не удался. Мне будет горько за вашу несчастную мать, живущую лишь на ваш заработок у нас. Но у меня не будет жалости к вам, человеку, который столь наглым и недопустимым образом воспользовался именем герцога.
Дюма на мгновение, содрогнулся от страха при мысли, что лишится места; потом убедил себя, что беспокоиться ему не о чем; члены совета были в восторге от пьесы; ещё до того, как он закончил чтение, актёры стали оспаривать друг у друга роли.
Нодье, услышав от барона Тэйлора самые восторженные похвалы пьесе Дюма, стал приглашать молодого драматурга на свои воскресные обеды. Отныне Дюма часто проводил вечера в прелестной, обставленной в стиле Людовика XV квартире, где госпожа Нодье, сидя напротив мужа, распоряжалась превосходным обедом; Нодье, неистощимый, словно энциклопедия, беседовал с гостями: Ламартином, Альфредом де Виньи, художником Буланже [86] , скульптором Бари. После обеда дочь хозяев дома Мари садилась за фортепиано; ковры свёртывали, а на паркетный пол ставили свечи, чтобы пары могли танцевать среди огней и с восхищением любоваться своими причудливыми силуэтами на стенах.
86
Виньи Альфред де (1797—1863) — французский поэт-романтик, драматург.
Буланже Луи (1806—1867) — французский художник-романтик.
В первый вечер, проведённый Дюма в доме Нодье, его смущало лишь присутствие Виктора Гюго, который больше его был предназначен к тому, чтобы дать первый залп в наступлении романтиков на «Французский театр». Но Виктор Гюго держал себя неотразимо очаровательно.
— Я поспешил бы поздравить вас, — сказал он, — если бы слишком хорошо не знал, какие препятствия вас ожидают. То, что вашу пьесу принял совет, почти ничего не значит.
— Почему?
— Знайте, что есть пьесы, которые были приняты «Французским театром» пятьдесят, даже сто лет назад, но до сих пор не поставлены.