Король-паук

Шуновер Лоренс

— Есть ли у тебя в шкафчике что-нибудь, что помогло бы королеве родить сына? Мне нужен дофин, интересы Франции требуют дофина. К тому же я не имею представления о том, как воспитывать принцессу и чему её учить. После того случая с каготскими женщинами я вообще отказываюсь понимать женский образ мыслей.

Лекарь-цирюльник скользнул взглядом по высоко задранным длинным носкам своих башмаков с жёлтыми подвязками до колен. У горбуна, как это ни странно, были ступни красивой формы, и он постоянно носил экстравагантную обувь.

— Её величество сама,

вместе с камеристками и фрейлинами, несомненно, справится с воспитанием принцессы...

— Отвечай мне прямо, Оливье.

— Если бы на месте вашего величества был кто-то другой, или если бы жизнь и здоровье её величества были мне безразличны, или если бы я мог быть счастливым вдали от вас, я непременно приготовил бы снадобье и, передав его королеве, незамедлительно покинул Париж.

— Отвечай на вопрос, Оливье.

— Есть много средств, я знаю их все. Каждое из них стоит тысячи крон.

— Это тот случай, когда цена мне безразлична.

— Но всё это шарлатанство, мошенничество, к тому же иные из них опасны.

— Нет, с королевой ничего не должно случиться.

— Шансы, что родится мальчик, будут примерно пятьдесят к пятидесяти, ваше величество.

— Такие шансы меня не устраивают.

— Тогда я бессилен, хотя, будь на вашем месте кто-нибудь другой, я рискнул бы и при удаче получил целое состояние.

— Я не собираюсь ставить ни на какие шансы и полагаться ни на какую «долю вероятности». Я должен быть совершенно уверен.

— Только Бог знает всё наперёд и может быть совершенно уверен, ваше величество.

— Да, может быть, ты прав. Но как жаль!

Он велел было молиться о рождении дофина во всех церквах, но, спохватившись, подумал, что это обнаружит его собственную слабость и неуверенность и посеет сомнения в его способности править страной. И потому он просто молился сам, подолгу, втайне и истово.

Но родилась принцесса, и Шарлотта назвала её Анной.

— Какая она красивая! — шептала счастливая мать. — Вы видите, Людовик, она похожа на вас как две капли воды.

Король с трудом удержался от хохота:

— Дорогая, быть красивой и одновременно похожей на меня невозможно. Она очень мила, — прибавил он, — но девочке положено походить на мать.

— Взгляните на этот благородный длинный носик, на высокий лоб Валуа! Она вырастет проницательной, мудрой и сильной духом, как вы.

На это Людовик и сам надеялся от всей души, поскольку Анна, принцесса Французская никак не обещала стать красавицей. «В следующий раз у нас, наверное, будет наследник», — вздохнул он.

Хотя у королевской четы родилась всего лишь дочь, её появление на свет следовало отметить всенародными торжествами. Были объявлены трёхдневные празднества, и хотя король не отменил ни одного налога, он совершил длительное путешествие через всё сердце Франции. Повсюду он появлялся перед подданными, удостаивал беседой многих, независимо от их положения и благосостояния, подавал пример бережливости и экономии своим скромным эскортом, — вся его свита неизменно располагалась на

ночлег в самых дешёвых палатках, — миловал и освобождал из тюрем осуждённых, когда их преступления не были слишком тяжкими. Всем этим он в известной степени вернул себе народную любовь, утраченную из-за непомерных поборов. Везде Людовик произносил длинные речи, разъясняя, зачем нужны столь высокие налоги. То, что он снизошёл до объяснений, произвело глубокое впечатление на тысячи простых людей, которым, даже если они не понимали, о чём он говорит, достаточно было и того, что их король здесь, что он обращается к ним.

В Менге на Луаре перед ним предстали несколько оборванцев самого жалкого вида, которых по приказу местного прево согнали к нему, дабы они могли получив высочайшее прощение, если королю будет угодно даровать им его. Прево одно за другим зачитывал имена преступников, и Людовик каждый раз кивал головою: да, да, да, и освобождённые, приложившись к монаршей руке, без промедления убирались; и тут вдруг Людовик увидел знакомое лицо. Но Боже, сколь сильно исказила его скорбь! Кожа этого несчастного пожелтела, как осенний лист, вдохновенный блеск в глазах погас, а волосы стали белыми, белее снега, хотя Людовик знал, что перед ним — человек ещё молодой.

— Прервите чтение, господин прево, — сказал король, — этого я знаю.

Заключённый выступил вперёд и стал перед ним на колени так же бесстрастно и вяло, как и остальные.

— Ну, Франсуа Вийон, не объяснишь ли ты мне, как тебя угораздило здесь оказаться?

— Меня подозревали, мой наихристианнейший король, в том, что я провёл ночь с супругой его преосвященства господина епископа Менгского, которая тоже не избежала подозрения. Я получил порку да жалкую каморку, и то и другое бесплатно, хоть и неприятно.

— Тебя судили?

— Нет, ваше величество.

— Его судили? — Людовик повернулся к прево.

— Я не нахожу здесь никакой записи о судебном заседании, ваше величество, но мои распоряжения...

— Это судьи должны отдавать распоряжения прево, а не наоборот. Вы получали от судьи указание схватить этого человека? Назовите мне имя этого судьи.

— Записи об этом довольно отрывочны и неполны, — порывшись в бумагах, наконец признался прево.

Людовик вздохнул. Да, возможно, виновны все. Во всяком случае, ему никак не хотелось, чтобы это дело получило широкую огласку. Духовенство, несомненно, обвинило бы его в клевете на одного из своих достойнейших представителей.

— Слишком много ничем не подкреплённых обвинений, — осторожно заметил король, — супруга епископа якобы изменила мужу и якобы провела с тобой ночь — чёрт побери! Здесь, должно быть, произошла ошибка. Я не могу простить тебя, так как это подразумевало бы, что я верю во все эти якобы, — со всех сторон послышался смех. — Но я могу освободить тебя, и я тебя освобождаю, — послышались рукоплескания.

Позже, наедине, король спросил:

— Ну а теперь, Франсуа, что я могу для тебя сделать?