"Король" с Арбата
Шрифт:
Открываем наш сарай. Надо из большой консервной банки жесть вырезать. А у ней края загнутые. Ножницы отскакивают. Все по очереди нажали - пальцам больно.
Я о Лидочке подумал, взял из рук Мишки ножницы, нажал, прорезал. Сдается консервная банка. Вырезал все годное, а донышки в сторону. Не нужны.
Потом мы распрямили деревянным молоточком эту жесть. Вот теперь что хочешь, то и делай. Ровненькая.
– А чего из этой железки вырезать?
Со стола все сдунули, осторожно разложили
Советуемся.
Ведь что же у нас получается? Детали на чертеже маленькие, железка большая. Жалко ее на мелочи пускать. Водили-водили пальцами по чертежу… Все запачкали. Ничего не придумывается. И вдруг свалился на нас чей-то голос.
– Обтюратор надо делать. Обернулись, а это Лидочка.
– Вот же стрелка показывает. Давайте мерить.
Ребята за линейку, чертеж пачкают, а я на Лидочку смотрю. В общем, долго смотрел. А она на меня никакого внимания. Я думаю, что же ей сказать? Да еще ходить около надо!
– Пришла?-спрашиваю.
– Пришла,- отвечает.-: А ты как думал?
– Ничего я не думал.
Начали мы вырезать обтюратор, Это такая лопасть, что перекрывает свет, когда кадрик двигается. А как встанет кадрик, лопасть убегает, прячется. И свет себе вовсю дует прямо на экран. А вместе со светом застыл кадрик. Только все это очень быстро делается. Пошел дальше кадрик, а обтюратор его подкараулил и опять перекрыл свет. Пусть, мол, двигается, пока никто не видит.
А потом открыл. Совсем чуть-чуть открыл, и замер кадрик. Говоря по-ученому,, кадрик проектируется на экран.
Ничего этого зритель, конечно, не замечает. Потому что пленка рывками передвигается со скоростью двадцать четыре кадрика в секунду.
Пока у нас все идет хорошо. На киноаппарат уже можно смотреть, его можно потрогать руками, он солидно высится на столе. Не хватает отдельных мелочей и одной очень важной вещи - двух совершенно одинаковых конических шестеренок.
Этого сделать из консервных банок и разных железок, конечно, мы не можем. Конические шестерни - заводская работа.
– Конические шестерни…-вдруг среди работы вздыхает Женька, и мы все тоскливо смотрим друг на друга. Просто опускаются руки.
– Молчал бы уж лучше,- советую я Женьке.
– Молчи не молчи, а без шестеренок не обойтись,- говорит Женька.- Что же придумать?
Вот люди живут себе и даже не знают, что одна шестерня может передать другой вращение под прямым углом.
Сколько раз в школе нам говорили про этот прямой угол, а мы не слушали. Думали, что он нам ни к чему. Обойдемся и без него. И вот сейчас он нас подстерег, спрятавшись в киноаппарате. Без этого прямого угла ни один киноаппарат не работает.
В каком- нибудь будильнике или ходиках можно без прямого угла. Там у них стрелки движутся плавно, без скачков. Когда они ползут себе по кругу, их никто не перекрывает. Их все время видно. А если эти стрелки начнут двигаться скачками, то
Вот проснулся, допустим, Ларискин папа. Ну, конечно, на часы посмотрел - все в порядке. Не опоздал. Умылся. Делает зарядку. Потом бреется. Потом в окно на нас смотрит. Ну, потом, наверное, завтракает. Лариска, конечно, тут же. Он в окно смотрит, про нас что-то говорит.
Идут себе часики плавно. Значит, позавтракал Ларискин отец и, как в кино показывают, поцеловал жену, Лариске пальчиком погрозил и на лестницу. Ну и конечно, мимо нас прошел.
А вот, если часы сделать скачками, то что будет?
Не успел умыться - тебе скачок: давай, мол, дальше. Только за бритву - опять подталкивает: давай дальше. Только он захочет сказать, что мы хулиганы, а ему стрелка - раз! Давай дальше.
Но так в часах не бывает. Просто это людям не нужно.
А вот в кино обязательно лента должна идти рывками. И каждый ее рывок прячет от зрителя наша жестянка из консервной банки. И эта жестянка в форме лопасти должна вертеться под прямым углом к движению ленты. Вот почему нам нужны две конические шестеренки. А где их взять?
Достали дверную медную ручку. Попробовали из нее выпилить трехгранным напильником. Зажали в тисках. Один зуб еще кое-как получается, а вот остальные пятнадцать нет. Уж очень точная работа. Наверное, ни один профессор не выпилит все шестнадцать зубцов, да еще на конус.
Женька предложил отлить эти шестеренки из олова. Он из пластилина, не дыша, ланцетом делает формочку. Мы у него за спиной. Как у него спина занемеет, мы ее дружно растираем, и он опять ковыряется ланцетом в пластилине.
Теперь нужно достать олово. У Ивана Ивановича выпросили оловянную палочку. Он часто дома что-нибудь паяет.
С тех пор как Женька подарил ему пластилинового конармейца на коне, Иван Иванович всегда останавливал нас около своего окна, интересовался, как идут дела, кашляя, спрашивал:
– А инвалидам кино бесплатное?
* * *
У меня дома разогреваем олово в консервной банке на керосинке.
Нонке это не нравится. Она нас выпроводила. Пришли домой к Женьке. Развели на кухне примус. Женькина мать походила вокруг, спросила:
– Вы что там жарите? Оно не взорвется? Мы ее успокоили, и она ушла.
На примусе прямо чудеса получаются. Дрогнула, размягчилась оловянная палочка, и вдруг из-под нее потекли блестящие капли. А потом и вся она медленно растаяла и стала одним сплошным чистым зеркалом.