"Король" с Арбата
Шрифт:
И дубовый пол на полчетверти
Он железным пробил наконечником…
А потом Женька насупился, закричал грозно:
– Гей ты, верный наш слуга Кирибеевич,
В зале тишина, мне видно, как тетя Агаша испуганно покосилась на выход.
В общем, все идет как надо. Все по Лермонтову, Потом кто то выталкивает меня на сцену. Я зажмурился. (вскрыл глаза, и кажется, весь зал дышит на меня.
Ты скажи, скажи, Еремеевна,
А куда девалась, затаилася,
И такой поздний час Алена Дмитриевна?!
–
кричу я на Лидочку.
– Тише,- подсказывает суфлер,- подойди, дубина, поближе.
– Тише!-ору я.- Подойди, дубина, поближе.
Лидочка подходит ближе.
– Алешка,- шепчет она,- не дури.
Господин ты мой, Степан Парамонович,
Я скажу тебе диво дивное:
Что к вечерне пошла Алена Дмитриевна… -
к меняется Лидочка.
Потом опять все пошло хорошо. Я уже различаю декорации, Лидочку, Пелагею Васильевну. Она стоит за кулисами напротив и спокойно нам кивает.
На сцену вбегает растрепанная Лариска. Все, как у поэта:
Сама бледная, простоволосая,
Косы русые, расплетенные…
Я на нее закричал так, как требует моя роль. Она в ноги повалилася. Поднял с колеи, ешаю, глажу по голове, по спине. И почему-то сам разволновался больше, чем она.
В зале аплодисменты. У ней па лице слезы. Голову мне на грудь и всхлипывает. Я испугался и прямо задрожал. Не знаю, что уж теперь делать. Ревет моя Алена Дмитриевна, И капают у ней настоящие слезы. Я опять ее глажу, разные слова шепчу и даже поцеловал в ухо. А она прямо захлебывается и даже заикается:
Злым охульникам в поругание!…
Повисла на мне, рук не расцепляет и ревет по-настоящему.
"Вот так штука,-думаю,-что же теперь делать?» А зал ну прямо разрывается от аплодисментов. Начал снова гладить, лизнул другое ухо. Приятно, просто жуть берет.
– Алешка, не увлекайся,-шепчет старая Еремеевна.
Дали занавес. Антракт.
В нашей уборной покуривают старшеклассники. У двери выставлены «сигнальщики». Верзила с прыщами на лице, тот самый, что хотел прогнать Славика с комсомольского собрания, меня поучает:
– Ты бы ее обнял крепче и прямо в губы, прямо в губы. А?
– наклоняется он и противно смеется мне в лицо.
– Дурак ты,- говорю я.
В уборной стало очень тихо.
– Что ты сказал, тюбик?
– Дурак ты.
Он описывает полукруги около меня и все время переспрашивает, что я сказал. Мне некогда. Я занят: никак не застегивается нижняя пуговица кафтана. Ну и шили же при Иване Грозном!
– Помоги застегнуть,- прошу я.
– Что ты еще сказал?
– Да вот эта пуговица не застегивается. Кругом хохот.
А тут влетает красный Славик.
– Алеша, сейчас начнется, скорей!
* * *
Начинается последнее действие песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова.
– Где ты все ходишь?
– ахает Лидочка.- Ведь сейчас начинается погибель моя.
Около - Пелагея Васильевна, старается быть спокойной, но у нее не получается.
– Ребята, Алеша и Гога, Слушайте меня. Сейчас последнее действие. Соберитесь, ребята. Вот ты, Гога, опричник, царский слуга. Но ты… как бы тебе сказать… тоже человек. А вот тебя, Алеша, обидели…
Она вдруг оборачивается, сердится.
– Тише вы!
Стихли молотки. Рядом ребята на цыпочках проносят декорацию.
– Ты, Алеша, сейчас будешь не купец. Ты человек. И тебя обидели. Понял?
Я киваю.
Откуда- то появился взлохмаченный, мокрый наш вожатый Гриша. У него в руках огромный кривой гвоздь.
– Хорошо, хорошо все получается,- ободряет он нас,- только учитесь на «отлично».
– Ребята, по местам,- спокойно говорит Пелагея Васильевна.- Все у вас идет хорошо.
Женька мне бороду свою отдал, а себе прилепил бумажную.
– Я сейчас буду на втором плане,- объясняет он,- а ты v самого края. У меня не заметят.
Занавес пока закрыт. Мы с Гогой стоим друг против друга. Он показывает, куда мне сейчас ударит.
– Прямо в грудь, в твой крест,- говорит Гога, раскачивая кулак.
– А ты мне вот сюда, в левый висок, только не очень. Понял, Алешка?
Я молчу. Почему-то подумалось о Нонке. Наверное, ей сейчас приятно было увидеть на сцене свою косу.