"Король" с Арбата
Шрифт:
Теперь уже и я сосчитал.
– Правильно,- говорю, что мы, хуже?
Начали учиться.
Гриша из рояля выжимает танго, покрикивает:
– Алеша, не смотри под ноги.
– Лева, не ломай Мише руки. Это танго, а не борьба.
– Лидочка, не делай каменное лицо. Смотри в угол, на нос, па предмет.
Потом «кавалеры» по просьбе «дам» сняли ботинки, и пары задвигались смелее. Лидочка смотрит «в угол, на нос, па предмет», и передо мной совсем другая Лидочка. Будто киноактриса. Как
Гриша закрывает рояль:
– Продолжим в следующий раз. Только учитесь на «отлично».
Мы заверили.
…И вот вместе с нашим Гришей мы привезли из театра настоящие костюмы. Мешки сложили в пионерской комнате. Гриша развязывает узлы, суетится со списком, все пересчитывает, никого не подпускает.
Пересчитал, успокоился. Только и сказал:
– Ну, валяйте.
Мы кинулись примерять костюмы. Шелка, бархат и еще чего-то. Всюду путается Славик, суетится, помогает нам застегивать пуговицы, смеется:
– Ну и костюмчики тогда были! Мировецкие!
– Да…- говорю я, оглядывая свой бархатный кафтан,- хорошо раньше люди одевались.
Женька напяливает царский наряд. Один Славик ему помочь не в силах. Помогаем все. Как-никак, а все-таки царь.
Вот уж где полно разного золота, мехов да каких-то цветных камней! Это, значит, чтобы все прямо издалека угадывали, что он царь.
Ну, а если вблизи? Или, скажем, царь пошел купаться в Москве-реке? Как же тогда люди узнают, что он царь? Так и будут купаться рядом в одной воде. И ничего люди не узнают.
– Алешка,- говорит Лидочка,- посмотри-ка. Я, наверное, не свое взяла.
Она стоит вся в цветных шелках, на голове какая-то штука в разных камнях. Все переливается, светится.
– Ух ты!
– Алешка, тебе нравится?
– Здорово!
Меня за кафтан дергают. Это Славик.
– Мировецки! Да?
Лидочка посмотрела «в угол, на нос, на предмет», отшвырнула ногой пустой мешок и плавно пошла к окну. Даже не оглянулась.
– Лидочка, постой,- прошу я.
Около нее крутится Лариска. Сует какие-то тряпки.
– Лидочка, ведь ты же старая служанка Еремеевна. Тебе вот что надо, смотри-ка. Очень будет красиво…
Укрепляем последние декорации, примеряем бороды. У меня одна борода на двоих с Иваном Грозным.
Пришла Наташа. Около нее старшеклассники. Нам даже не пробиться. Я Славика приподнял, он кричит:
– Тетя Наташа!
– Славик!
– радуется она. Старшеклассники удивленно расступились, мы поспешно окружили нашу Наташу. Она всех по очереди к себе прижимает, тормошит нас.
– Цыплята вы мои,- суетится она,- ой, как все выросли! Алешка, ты же мне был вот до сих пор,- показывает Наташа,- ну-ка, а теперь?
Она меряет,
– Ого! Уже настоящий мужчина!
– Вы куда тогда от нас ушли?
– вдруг вспоминает Славик,
– Когда?
– А вот тогда, после того вечера в темноте. Помните? Ну, где еще немецкий коммунист выступал?
Лидочка сзади дергает Славика, он оборачивается, сердится.
– Ну, я же все помню…
– У тебя хорошая память,- смеется Наташа,-сколько будет семью девять?
– Шестьдесят три.
– Ну, вот и молодец. А помнишь, какую мы пели на том Вечере песню?
– «Заводы, вставайте»,- говорит Славик и поднимает кулак,- Рот фронт!
Нас зовет Пелагея Васильевна.
– У вас все готово?
– тревожится она.- Скорее гримироваться.
В пионерской комнате нас по очереди гримирует наш учитель рисования. Только Женька пожелал гримироваться сам. Ну что же - он художник.
Мы на сцене. Занавес закрыт. В дырочку видны зрители. Вон у стенки все наши учителя. С ними Наташа. А вон у окна тетя Агаша. Я ее в первый раз вижу без синего халата. На ней белая блузка и бусы.
И вдруг что-то очень знакомое, родное. Да это же мама с Нонкой. А рядом наш киномеханик Костя. Вот это да!
– Костя пришел,- толкаю я Женьку.
– Да здравствуют наши советские киномеханики!
– говорит Женька.
– Мальчики,- слышу я за спиной,- как мы смотримся?
Это Лариска. Она стоит под ручку с опричником Гогой и поправляет свои красивые волосы. И тут я вдруг вспомнил:
– Лариска, подожди. У меня же для тебя кое-что есть.
– Что?
– Славик,- подзываю я.- Пулей в наш класс. Там в моей парте сверточек. Скорее сюда.
По сцене мечется опричник Лева. Ко всем пристает:
– Кто знает, при Иване Грозном очки носили?
На длинный стол, покрытый красной скатертью, девчата устанавливают бутылки с ситро и жареные пирожки. Нас, артистов, то и дело вежливо отжимают от стола.
Меня трогает Славик, молча протягивает сверток. Я скорее к Лариске.
– Снимай свой кокошник,- тороплюсь я,- на вот, прицепляй.
Она развертывает бумагу, потом марлю и в полутемном углу сцены засветилась, вспыхнула невесомая Нонкина коса.
– Ой!-вырвалось у Лариски.- Это мне? Да?
– Цепляй уж,- говорю я.
Гога приподнял косу кончиками пальцев, морщится:
– Она чистая?
От обиды у меня прямо в глазах темно.
– Ребята, все по местам, даем занавес,- суетится Пелагея Васильевна.
Все идет хорошо. Я стою за кулисами и смотрю, как пируют опричники. Почему-то я им сейчас не завидую. Не хочется ни ситро, ни пирожков.
Женька стучит посохом (лыжной палкой) в пол. Получается все, как у Лермонтова: