Король Шломо

Малкин Давид

Посмотрев, где на небосклоне появилась первая звезда, Шломо пошёл к ней, ведя за собой ослика, и вскоре вышел в подлесок. Тут же он наткнулся на пучок заострённых морщинистых листьев, торчащих из-под земли. Из середины пучка тянулись к небу сиреневые цветки. Шломо наклонился, чтобы их разглядеть, его обдало сильным терпким запахом. Мандрагора!

– Только не вздумай вырывать её сейчас! – раздался голос у него за спиной.

Шломо выпрямился и обернулся. На пне сидел старик и улыбался ему. Он был калекой, на земле около пня лежала его палка. Волосы старика спутались с рыжеватой бородой, розовая сетка сосудов

покрывала щеки, а красные пятна – шею. Старик кого-то смутно напоминал королю Шломо, но он никак не мог вспомнить – кого.

Поздоровавшись, старик сказал:

– Запомни, вырывать мандрагору из земли можно только на рассвете. Встанешь лицом к солнцу, возьмёшь нож и очертишь вокруг стебля два круга, один внутри другого. Но не забывай всё время отворачивать лицо, потому что мандрагора будет испускать ядовитый дым. И ещё. Прежде, чем вырывать её, нужно чем-нибудь заткнуть уши, потому что она начнёт издавать такой крик, от которого люди и животные сходят с ума.

– Ради чего так стараться? – вырвалось у Шломо. – Зачем мне мандрагора?

– Из её корней можно приготовить сто разных снадобий, а если сварить корни в молоке молодой ослицы, то у тебя под рукой всегда будет мазь, которая останавливает кровотечение, снимает боль и, конечно, помогает в любви.

Голос калеки тоже был знакомым. Шломо показалось, что и старик всматривается в него, стараясь вспомнить, где он его видел.

– Спасибо, – улыбнулся король Шломо. – Я обязательно приду сюда на рассвете и вырву мандрагору. Ты живёшь в том селении? – он показал рукой. – Нет? А я верно иду к Ерушалаиму?

– Верно, – подтвердил старик. – И мне туда же. Нам по пути.

– Тогда садись на ослика. Я всё равно иду с ним рядом.

И он подсадил калеку на ослика.

– Ты живёшь в Ерушалаиме?

Старик покачал головой.

– Я не живу нигде. Ночую в пещере. Земля и этот лесок никогда не дадут умереть с голоду.

– У тебя совсем ничего нет?

– Так уж «совсем ничего»! У меня есть душа, которую дал мне Бог, – возразил старик. – Всё, что сделано руками человека – дом, который он себе строит, богатство, которое копит, и семья, и уважение людей, которого он добивается, – всё только… ну, как бы это сказать? Видишь, вот я дохнул, вышел пар изо рта и нет его. И так всё, что есть у человека. Только душа не исчезнет, потому что она создана не из праха, как наше тело.

Шломо во все глаза глядел на старика, сидящего на его ослике.

– Ты разве не боишься смерти? – наконец выговорил он.

Старик задумался.

– Не знаю. Человек пришёл из ниоткуда и уйдёт в никуда. Я видел мертвеца: лежит, раскрыв ладони, а в них пусто.

«Неужели всё только суета!» – подумал Шломо.

И он, и ослик тяжело дышали после подъёма в гору. Уже хорошо были видны освещённые факелами ворота. Шломо догадался, что в сумерках сделал круг и вернулся к городской стене. Он отпил из фляги, висевшей у него на поясе и протянул её старику. Тот поднёс её к глазам, чтобы рассмотреть при свете луны, и засмеялся.

– Так это ты забыл у меня флягу с таким знаком! – обрадовался он. – Я – нищий Шимон. Мальчишки меня дразнят Розовым Шимоном, они уверяют, что на рассвете уши мои становятся розовыми, – он засмеялся. – Мы беседовали с тобой в Овечьих воротах. Теперь вспомнил?

Приходи и забери свою флягу.

– Пусть она будет твоей, – теперь и Шломо вспомнил нищего. – Вот мы с тобой сегодня говорили о жизни и о смерти. Знаешь, как-то я спросил у одного купца: «Зачем ты так стараешься: копишь деньги, жертвуешь на Храм, помогаешь больным? Ведь ты уже не молод. Уйдёшь – и всё достанется другим. Человек же ничего не может забрать с собой, ни добра, ни похвал за свои добрые дела». Совсем так, как ты сказал: «Лежит, раскрыв ладони, а в них пусто». Купец долго думал, но не смог мне ответить. А я понял: если человеку не всё равно, что с ним будет после смерти, если для него важно, чтобы о нём вспоминали по-хорошему, значит, Бог говорит ему, что со смертью ещё не всё кончается.

– Верно, – сказал Шимон и, покряхтывая, слез с ослика. – Вот я и приехал. Сегодня заночую вон там, в пещере. Видишь мои Овечьи ворота? Тебе с ослом лучше пройти в город через них, все остальные, наверное, стража уже закрыла до утра. Да хранит тебя Бог!

– Да хранит тебя Бог! – повторил король Шломо, глядя ему вслед, сел на ослика и плотнее закутался в платок.

Глава 28

– Погоди, папа, не рассказывай, – попросила Отара. – Я схожу посмотрю, не подгорел бы хлеб.

В углу топилась большая печь, в ней хозяйка дома Мирьям готовила еду. В племени Ашера было принято есть вечером. Дочери, Отара и Ронит, помогали матери: мыли и нарезали лук, крошили чеснок, наливали масло в светильники, скручивали фитили. В горшках подогревалось молоко, овечий сыр подсыхал на глиняной тарелке, пахло свежим хлебом – его выпекали на горячих камнях и потом ещё некоторое время держали в прогретой ветками маленькой печке, стоявшей возле дома между кувшинами с зерном. Мирьям на опухших ногах ковыляла между печью и той комнатой, где на полу сидели вернувшиеся только сегодня после паломничества в Ерушалаим на праздник Суккот её муж Яцер бен-Барух и средние сыновья Ном и Шая.

Мирьям родила мужу двенадцать детей, из которых семеро выжили, чем она очень гордилась. «Бог послал мне столько детей, сколько другим мужьям рожают две жены», – любила говорить она.

Старшие дети на этот раз не покидали селения: Отара ждала ребёнка, а Элияу уже побывал в этом году с караваном в Ерушалаиме на празднике Песах и остался дома, чтобы перевезти на гумно урожай со своего поля и с отцовского.

Яцер бен-Барух со средними сыновьями, умытые и переодетые с дороги, произнесли благодарственную молитву за благополучное возвращение и начали рассказ о своём паломничестве в Ерушалаим.

– Какая там была погода? – спросила Отара. – Здесь у нас Девятый месяц начался сильным дождём с громом и молниями. Потом дождь ещё слегка моросил, но большую часть времени небо было чистым.

– В Ерушалаиме всё время светило солнце, да и в пути наш каравн ни разу не попал под дождь.

Он вспомнил дорогу, по которой шёл караван. Всё вокруг затопила густая зелень, в руслах пересыхавших на лето ручьёв журчала вода, и перейти через них с верблюдами, ослами, а особенно с овцами было не просто. Ночью становилось холодно, и охране каравана – её по жребию несли все взрослые паломники – приходилось разводить костёр и поддерживать его до самого утра.