Король улицы: из фавелы вдоль Латинской Америки
Шрифт:
В очередной раз они ухахатывались над тем, как работая в госпитале офис-боем он обожал примерять на себя медицинский халат, заходил в приемную комнату, засовывал в уши трубку и прослушивал пациентов, вынося им диагнозы. И никто даже не думал усомниться, что он никакой не доктор, а самозванец. Пока в приемную не заходил Франс, хитро подмигивал ему и, еще раз обследуя пациента, удивленно поднимал бровь: Эмерсон никогда не ошибался с диагнозом.
Бразильсикй Вудсток и молоко за 1000 крузейро
Жизнь была слишком комфортной, чтобы так продолжалось до бесконечности. Спустя пару месяцев
Он встретился с Жабиракой, которая заведовала корпусами для студентов при сан-паульском университете. Свободных мест не оказалось. Но Эмерсон не отчаивался. Теперь он полностью уверовал в свою счастливую звезду, которая не оставит его даже в самых безвыходных ситуациях.
Он слыл любимчиком у многих студентов, слава о нем, как о музыканте-самоучке, распространилась далеко за пределы SESC. То его слышали на Бишиге, рядом с легендарной школой самбы Вай-Вай, то подыгрывающим артистам в барах. То один, то другой студент приглашали его пожить вместе в комнате, пока он не наткнулся на махонькое подсобное помещение.
Его только что отделали вместе с остальным коридором, стены еще пахли свежей краской. Оставалось протянуть туда электричество, поставить дверь – и вот первое независимое жилище Эмерсона размером два на два было готово.
Правда начальству такой вариант не очень импонировал, они попытались выгнать незаконного жильца, мотивируя тем, что он даже не является студентом университета. Этот факт чуть не вызвал волну протестов: как это не учится? Да, Эмерсон официально не является абитуриентом, поскольку даже не успел окончить школу, но он посещает все лекции и занятия музыкального факультета. Так где же знаменитая демократия? И власти сдались.
Это были золотые времена – по многу часов в день наедине со своей любимой. Теперь Эмерсон мог посвящать ей любое время суток, не забывая и о хлебе насущном. Университет хранил в себе множество возможностей: по утрам на входе к нему Эмерсон продавал душистый чай Мате – в холодные дни он имел особый успех у озябших студентов. Потом он сбывал все, что попадалось ему под руку: носки, кроссовки, плейеры, рубашки. Он вошел в доверие к приезжим парагвайцам и боливийцам. Они давали ему небольшие партии на сбыт, а он им в конце дня выплачивал по 10 крузейро за единицу товара. Таким образом, ему было выгодно продать рубашку, как за 20 крузейро, так и за 15 или даже за 12, если у студента не было необходимой суммы. И все стороны были довольны результатом.
Эмерсону постоянно приходили в голову блестящие идеи: чего не хватало в его ближайшем окружении? Как обнаружилось…поводков для собак и дезинфекции от тараканов. Он наладил сбыт первого и сервис второго. Наконец-то он мог больше не экономить на еде, одежде и развлечениях. Последних, впрочем, ему всегда хватало.
К тому времени он уже успел перепробовать разной крепости напитки. Иногда он даже перебирал и засыпал прямо в месте действа. Поутру он находил рядом с собой заботливо уложенные вещи, а флейта покоилась у его головы. Об их сохранности можно было не беспокоиться – Бразилию еще не накрыла волна повсеместной преступности. Единственное, от кого можно было ждать подвоха, так это от полиции.
Времена политической диктатуры были уже на исходе, но полиции было на это наплевать. Она могла остановить на улице и избить тех, кто казался ей неугодным, и все же это было лучше, чем попасть в кутузку. Останавливали всех, кто хоть чем-то выделялся из рамок массы: длинноволосых,
Среди буржуа было много и тех, кто скрыто или открыто поддерживали нацистский режим, кто бежал сюда после войны от справедливой кары. Кому-то удавалось отсидеться и не попасть в руки всевидящего Моссада * (внешняя израильская разведка, которая после ВОВ отловила множество прихлебателей нацистов по всему миру). И сейчас они были на коньке.
Но Эмерсону в ту пору была интересна другая политика, под названием музыка. Приближались международные каникулы в Терезополисе* (город в штате Рио), где участвовали музыканты и танцоры, как со всей Бразилии, так и из других стран мира. И преподаватели USP дали Эмерсону возможность туда попасть.
Это был незабываемый опыт: уроки с великим дирижером J. M.Rabin, швейцарским флейтистом Edmund Fernando Raas, который учился у самого Aur’ele Nicolet. Раас был типичным представителем своей нации – сухой и замкнутый, говорящий на нескольких языках и мастер своего дела. По каким причинам он сошелся с Эмерсоном, который являлся ему полной противоположностью по характеру – было неясно. Наверное, все-таки любовь к музыке, которая всех подводит под одну тождественность.
Как-то они сидели в терезополевском баре, и Эмерсон громко прокомментировал завышенную по его мнению цену на заказанный сэндвич. Раас со своей европейской практичностью начал объяснять парню, что дело не только в себестоимости ингредиентов. «Надо ведь еще заплатить за аренду помещения. За работу повара, официанта, мойщика посуды…» «Все, можешь не продолжать, я понял, – улыбнулся Эмерсон, – это я мало зарабатываю».
За то в награду начинающему музыканту представилась редкая возможность узнать, что же кроется за внешней чопорностью Рааса. Оказывается, тот долгое время работал в банке (а какой швейцарец там не работает?). Как вдруг его отделение перевели на Гаити. Однажды он с друзьями решил провести свой отпуск в Бразилии. Отдыхали они на благодатном Севере, катались на дюнах, купались в океане. В общем, наслаждались природой и резвились вместе с местным населением. Однако, чем скорее приближался отъезд, тем задумчивее становился Раас. Отдалился от товарищей, постоянно куда-то исчезал. Кончилось тем, что они вернулись на Гаити, а он – нет. Он не смог покинуть Бразилию, которая навсегда покорила его отнюдь не чопорное сердце. Не вернулся он и к банковской работе, а занялся тем, от чего у него всегда пела душа – музыкой, превратившаяся из хобби в профессию.
По приезду из Терезополиса Эмерсон настолько влюбился в уроки Эдмунда, что опять получил стипендию от секретариата культуры, чтобы на этот раз брать уроки в знаменитом “Comeia” – “Улее” на улице 13-го мая, в центре изучения языков и искусства. Именно тогда он и узнал, как на нем поживились в консерватории Татуи. Но та история уже была позади.
А впереди приближался фестиваль в 'Aguas Claras, в огромной фазенде пригорода Сан-Пауло под названием Бауру. Там происходил настоящий Вудсток: лимузины притормаживали вместе с велосипедами, из них выгружались длинноволосые хиппи с палатками, и на неделю богатые равнялись с бедными, вместе расхаживая голяком по пляжу, распевали песни, прикуривали грас и еще все они очень любили …молоко.