Королева-Малютка
Шрифт:
– Нахожу, – ответил Саладен. – Я вас и выбрал именно потому, что вы красивы.
– Но вы не ревнуете? – снова спросила нахальная девчонка тоном, выражавшим презрение.
– Ей-Богу, нет, – ответил Саладен. – Прошу вас, скорее.
Мадемуазель Гит покраснела от гнева.
– Вы… – начала она.
Но остановилась и засмеялась.
– В конце концов – не все ли мне равно?
Саладен подошел к девушке и дотронулся до ее щеки рукой. Его ладонь была такой холодной, что и вправду заставляла вспомнить кожу лягушки или змеи. Гит
Но он повторил только:
– Ну, малышка, поторапливайся.
Гит причесалась и мгновенно зашнуровала ботинки.
– Хотите побыть моей горничной, господин маркиз? – спросила она, в последний раз испытав на нем силу своего чарующего взгляда.
Саладен охотно согласился: взял платье, надел на нее, застегнул и снова уселся.
– Ну, знаете! – воскликнула пораженная мадемуазель Гит. – Честное слово, немного найдешь таких маркизов, как вы, господин де Розенталь!
– Поспешим, сокровище мое, – ответил Саладен. – Экипаж ждет внизу.
Мадемуазель Гит нацепила шляпку на свои кое-как уложенные волосы, и они спустились.
Внизу их действительно ждала карета, а в карете – человек в потертом костюме весьма причудливого покроя. Он сидел на переднем сиденье, а рядом с ним стояла большая плоская коробка, сильно смахивавшая на ящик, с каким ходят маляры.
Когда Саладен и Гит уселись на заднем сиденье, мужчина неуклюже снял свою каскетку.
Карета тут же тронулась с места, направилась к Сене, пересекла Новый Мост и остановилась перед красивым домом на улице Генего, неподалеку от Монетного двора.
В пути они обменялись лишь несколькими словами. Мадемуазель Гит спросила:
– Что же все-таки мы собираемся делать?
Господин маркиз ответил просто:
– Там посмотрим.
Три наших персонажа поднялись на второй этаж по прекрасной старинной лестнице, и Саладен позвонил в дверь, на которой была прикреплена медная табличка с надписью: «Практикующий врач».
Им открыла служанка, которая сразу же, не спрашивая ни их имен, ни того, зачем они сюда явились, провела посетителей в сурового вида гостиную, где пахло пылью и стояло множество разношерстных предметов. Комната эта сильно смахивала на лавку старьевщика.
Доктор Самюэль славился тем, что охотно соглашался на любую плату. Когда он посещал семью слишком бедную для того, чтобы оплатить его счет, он совершенно не сердился и попросту уносил в кармане какой-нибудь «пустячок».
И когда он возвращался вот так, неся под полами своего редингота пару подсвечников, или подушку, или статуэтку, или даже метелку для камина, он, по примеру императора Титуса, прозванного «отрадой рода человеческого», говорил: «День прошел не зря!»
– Доложите о нас вашему хозяину, – сказал Саладен служанке, – он ждет нас и знает, что мы торопимся.
Человек с плоской коробкой и в причудливом костюме скромно занял место в самом темном углу гостиной.
Саладен и его подружка уселись
Через три минуты появился доктор Самюэль в сопровождении служанки, которая несла на большом подносе множество флаконов и стаканов.
Можно было бы подумать, что гостеприимный хозяин готов Предложить утолить жажду доброй дюжине гостей, вот только прохладительные напитки выглядели не слишком аппетитно.
Служанка поставила поднос на стол, и хозяин жестом отослал ее.
– Это и есть пациентка? – спросил доктор Самюэль, изучая Гит, которая отчего-то переменилась в лице. – Прежде чем начать операцию, прошу вас, милостивый государь, обрисовать мне в точности форму и размеры требуемого предмета.
Потом, наклонившись к уху Саладена, врач добавил:
– Это и есть мадемуазель де Шав, господин маркиз?
– Самая что ни на есть настоящая, – ответил Саладен.
При слове «операция» Гит задрожала всем телом.
Уродливая внешность Самюэля только усиливала ее страх.
– За все золото на свете, – испуганно призналась она, – я не позволю этому доктору сделать мне больно.
Саладен притянул к себе ее светловолосую головку и страстно поцеловал, чего никогда не делал, когда они оставались наедине.
– Милая маленькая сумасбродка, – нежно прошептал он. – Это я-то хочу сделать тебе больно? Не бойся человека, которому ты доверила свою судьбу, ничего плохого с тобой не будет.
Затем, обратившись к доктору, он сказал:
– Я глубоко верю в ваше искусство, мой ученый друг, но я слишком люблю это прелестное дитя, чтобы пойти даже на самый минимальный риск. Если вы не возражаете, мы сначала проведем опыт на другом живом существе.
– На вас? – спросил Самюэль.
– Нет-нет, я почти так же изнежен, как моя очаровательная подружка.
И добавил с улыбкой:
– Все, что нужно, у меня с собой.
Доктор поискал глазами под стульями, надеясь найти там какое-нибудь четвероногое, но в этот момент человек с плоской коробкой встал, вышел из своего угла и сказал:
– Не хочу вам указывать, господин доктор, но дело, видите ли, в том, что живое существо – это я, Лангедок, ярмарочный артист, художник и гример, готовый услужить вам при любых обстоятельствах.
Пока удивленный Самюэль разглядывал своего «подопытного», Лангедок расстегнул старый редингот, диковинного фасона жилет и рубашку не первой свежести.
Мадемуазель Гит, несколько успокоившаяся, по крайней мере – на время, глядя на него, весело и от души смеялась.
Лангедок, быстро скинув одежду, остался в одних штанах. Взорам собравшихся открылся его узловатый торс, причем не в том виде, в каком он был дан ему Богом, но испещренный многочисленными татуировками и картинками.
Он тяжелыми шагами подошел к доктору, выпятил грудь и показал пониже соска место, покрытое волосами, но еще не тронутое кистью художника. Место было величиной с монету достоинством в сто су.