Королева мрака

Фейст Рэймонд Элиас

– Спасибо, - сказал Эрик, исподлобья глядя на Ру.

– Просто я подумал, что ты и так тратишь слишком много времени, ухаживая за моей лошадью, - сказал Ру.

– И за моей, - добавил Бигго.

– И вообще за всеми лошадьми, - подвел итог Луи.
– Послушайте, вам не кажется, что мы должны платить этому парню за то, что он берет на себя наши обязанности?

Эрик посмотрел на Луи и с удивлением встретил теплый открытый взгляд обычно вспыльчивого и высокомерного родезанца.

– Это уж точно, - согласился Бигто.
– Хотя проще, мне представляется, взять на себя его часть работы по

разворачиванию лагеря, как сегодня.

– Я сам в состоянии справиться со своими обязанностями, - ответил Эрик.
– Мне не нужны няньки, и никто не должен делать мою работу вместо меня.
– Он сам поразился, как раздраженно звучит его голос, и внезапно понял, что очень рассержен.

Бигго протянул руку через узкий проход, разделяющий три спальных места с каждой стороны палатки, и сказал:

– Дружище, не кипятись. Дело в том, что ты и так делаешь больше, чем должен. Все молчат и никто не признается, что для нашей кучки головорезов ты стал конюхмастером.

При слове "головорез" перед глазами Эрика возник де Лонгвиль, перерезающий горло бандитам, и он неожиданно ощутил тошноту и жар, словно при лихорадке. На мгновение прикрыв глаза, Эрик пробормотал:

– Спасибо вам. Я знаю, вы хотели как лучше...
– Он чуть помолчал, потом выпрямился настолько, насколько позволял низкий потолок палатки, и вышел.
– Я скоро вернусь. Мне надо отдышаться.

– Через два часа заступаем в караул, - крикнул вслед ему Ру.

Шагая по лагерю, Эрик старался унять тошноту. Он чувствовал себя так, будто бы отравился, и еле успел добежать до отхожего места.

В желудке жгло как огнем. Эрик склонился над сточной канавой, и его вырвало. Потом еще раз. И еще. Ему казалось, что из него вылетает пламя. Когда наконец его немного отпустило, он чувствовал себя совсем обессиленным. У ближайшего ручья он умылся, а потом поплелся туда, где у костра сидел Оуэн Грейлок с большой плошкой тушеных овощей и краюхой хлеба в руках.

Хотя его только что вырвало, едва учуяв запах еды, Эрик почувствовал страшный голод. Он схватил деревянную плошку и зачерпнул ею прямо из котла, погрузив туда, к ужасу Грейлока, руки.

– Осторожно!
– крикнул Оуэн.
– Боги, ты же обваришься.

Эрик поднес плошку к губам, сделал шумный глоток и, утирая губы, сказал:

– Жар мне не вредит. У кузнечного меха я к нему привык. Наоборот, мне вредит холод. Оуэн рассмеялся.

– Проголодался?

Вместо ответа Эрик отломил себе большой кусок хлеба.

– Не могли бы мы немного поболтать?

Оуэн жестом предложил Эрику сесть рядом. Поблизости никого не было, если не считать двух дежурных по кухне, которые были заняты уборкой и подготовкой к приготовлению завтрака.

– С чего прикажешь начать?
– сказал Оуэн.

– Мне хотелось послушать, как вы сюда попали, но сначала можно у вас кое-что спросить?

– Валяй.

– Когда вы убивали людей, то что потом чувствовали? Оуэн надул щеки и с шумом выпустил воздух.

– Непростой вопрос.
– С минуту он помолчал, затем сказал:

– Эрик, мне приходилось убивать людей, как правило, в двух ситуациях. Как мечмастер своего лорда, я приводил в исполнение смертные приговоры, и мне пришлось повесить не одного человека. Каждый раз это бывало по-разному, но

легко - никогда. И еще многое зависело от того, кто это был. Убийцы, насильники, разбойники, они... Я, пожалуй, не чувствовал ничего особенного, может быть, лишь облегчение, когда все кончалось. Но когда случай был сомнительный, вроде того, как вышло с тобой, тогда это было весьма неприятное занятие. Я чувствовал себя как после долгой-долгой горячей бани. Впрочем, это бывало редко. Ну а в бою все происходит очень стремительно, тем более что ты обычно чересчур занят тем, как уцелеть самому, и тебе некогда задумываться о переживаниях. Такой ответ тебя устраивает?

Эрик кивнул, чавкая овощами.

– Отчасти. А вам никогда не хотелось видеть, как человек мучается?

Оуэн задумчиво почесал затылок.

– Пожалуй, нет. Кое-кого я действительно хотел видеть мертвым, но его мучения? Нет.

– Сегодня со мной случилось именно это.
– Эрик рассказал Оуэну про Эмбрису и про то, как он хотел предать ее убийцу долгой, медленной, страшной смерти. Закончив рассказ, он добавил:

– А потом меня так прошибло, едва добежал. Пронесло, да еще и вырвало. А теперь я сижу здесь, и ем как ни в чем не бывало.

– Ярость творит с человеком странные вещи, - сказал Оуэн.
– Боюсь, тебе будет неприятно это услышать, но я знал только двух человек, которые испытывали те ощущения, о которых ты мне рассказал, - это твой отец и... Стефан.

Эрик покачал головой и невесело рассмеялся.

– Вы правы, мне было неприятно это услышать.

– Твой отец бывал таким в гневе. В приступе ярости он желал видеть своего врага униженным и страдающим от боли, а не мертвым. Но это случалось редко, и только если он очень злился.
– Голос упал почти до шепота.
– Стефан был гораздо хуже. Он действительно наслаждался, глядя, как люди страдают. Он.., его это возбуждало. Твоему отцу пришлось раздать немало денег тем, чьих дочерей он.., избил.

– А Манфред?

Оуэн пожал плечами.

– Учитывая, кто его родители, он достаточно приличный малый. Он бы тебе понравился, познакомься вы ближе, но это вряд ли произойдет.
– Оуэн внимательно посмотрел на Эрика и добавил:

– Я знаю тебя, Эрик, очень давно, еще с твоего детства. В тебе есть многое от отца, но в твоих жилах течет не только его кровь. Твоя мать бывала жестокой, но никогда - подлой. Она не стала бы мучить людей ради удовольствия. А в Стефане смешалось самое худшее и от отца, и от матери.
– Он помолчал.
– Мне кажется, я понимаю, почему тебе хотелось поступить жестоко с тем, кто убил эту девушку. Она ведь нравилась тебе, не так ли?

– Немного, - улыбнулся Эрик.
– Она пыталась заманить меня к себе в постель, чтобы стать женой деревенского кузнеца.
– Он с сожалением покачал головой.
– Это было так очевидно, и ее уловки были такими наивными, но отчасти...

– Тебе это льстило?

– Да.

Оуэн понимающе кивнул:

– Мы все немного тщеславны, а внимание хорошенькой девушки редко кого оставит равнодушным.

– Но это не объясняет, почему я так страстно желал видеть, как этот человек мучается. Оуэн, меня до сих пор преследует это желание. Если бы я мог оживить его и заставить кричать от боли, то, наверное, сделал бы это.