Королева Парижа. Роман-фантазия о Коко Шанель
Шрифт:
Освещенная лунным светом Коко перебирала длинные нити жемчуга. Они заменили подарок Вестминстера, который теперь покоился на дне моря. Мама всегда носила нитку жемчуга вокруг шеи, пока не умерла от страшного кашля.
После смерти мамы папа отправил младших братьев Коко работать на ферму. Она до сих пор помнит, как мелькали их маленькие ножки, когда они бежали за старым фермером через поля, а папина повозка уезжала все дальше и дальше. Она смотрела вслед мальчикам, пока они не превратились в точки на горизонте.
А потом и папа ушел.
Он оставил Антуанетту, Жюли-Берту
В сумерках в Лиможе папа остановил повозку перед лавкой. Вывеска на двери обещала «Честные цены за ваш фарфор, серебро, украшения». Папа долго сидел, не шевелясь, сжимая в руке мамино ожерелье, как будто взвешивал его. Его лицо исказила гримаса. И Габриэль подумала, что он может заплакать. Но вместо этого он спрыгнул с повозки, выпрямился, крепче сжал пальцы и направился в лавку.
Коко вспомнила, как ощутила прилив надежды, пока смотрела на дверь. Папа передумал! Он продаст ожерелье, получит деньги и построит для них дом, обязательно теплый, и там будет место для сада. Ее охватило предчувствие счастья, когда она лежала на соломе и представляла это новое будущее. Они заведут корову и будут выращивать овощи. Они пойдут в школу, после полудня мальчики будут работать, а девочки – готовить еду и убираться. Папа будет торговать на деревенских рынках и каждый вечер возвращаться домой.
Но через несколько минут он вышел из лавки, втянув голову в плечи и нахмурившись. Глаза его смотрели сердито. Габриэль снова зарылась в солому. У папы был вспыльчивый характер. Отвязывая мула, он проорал: «Шейлок!» Габриэль почувствовала, как повозка покачнулась под его весом, когда он сел на место возницы.
– Десять франков! – пробормотал он, хватая вожжи. – Десять жалких франков за ее жемчуг.
Этого не хватит, чтобы заплатить за дом.
Жюли-Берта подняла голову.
– Папа, что такое шейлок?
– Шейлок – это вор, еврей.
– Вернись туда, папа! – Габриэль села в повозке. Она подала голос, когда ее охватило отчаяние. – Скажи этому человеку, что жемчуг стоит больше.
– Тихо, девочки. – У отца был напряженный, сдавленный голос. – Это не поможет. – Он стегнул вожжами мула. – Слушайте папу. Когда вы бедны, всем на вас плевать. Бедняки страдают. Вы должны это понять. Готовьтесь сражаться за все то, чего вы хотите в жизни. Это единственный способ выжить. – Он плюнул в сторону лавки, и повозка загрохотала по улице.
Огни деревни остались позади, дорога стала у`же. Если не считать тяжелой поступи мула и звука деревянных колес на неровной грунтовой дороге, мир вокруг них был темен и тих, когда они поднимались в гору к аббатству. Обнявшись с Антуанеттой и Жюли-Бертой, Габриэль вдруг отчетливо поняла, что мама ушла навсегда и папа оставит их в Обазине
Коко посмотрела через двор виллы, ощущая внутри ту же пустоту, которую чувствовала в ту далекую ночь. Странно это – оглядываться назад. Она редко позволяла себе такое. Но перед ее внутренним взором предстал папа, шаркающей походкой уходящий по коридору и скрывающийся за дверью. Она смотрела ему вслед, все еще надеясь, что он передумает. Но он даже не обернулся.
Девочки быстро узнали, что папа за их пребывание в монастыре не платит и они должны отрабатывать свое содержание. Габриэль старалась помогать обеим сестрам, но в конце концов они оказались не слишком крепкими и не слишком стойкими. Много лет спустя обе покончили жизнь самоубийством. А братья… Ну что с ними поделаешь? Они живы и нищенствуют. Иногда они пишут ей, и порой она посылает им деньги. Какое-то время она еще надеялась. А потом поняла, что семьи у нее больше нет.
Правда такова: после той ночи, когда папа ушел, она знала, что осталась одна.
Коко закурила сигарету и положила голову на спинку кресла, наблюдая, как дым кружится в темноте. Она отлично справилась одна. Тогда она еще была Габриэль и зависела от других. Теперь она полностью изменилась, она Коко. Она построила новую жизнь, и Габриэль осталась в прошлом. Правда о бедности и несчастьях осталась ее секретом.
Знал его только один человек. Она отдалась ему телом и душой в ту же минуту, когда они встретились. Шелест волн у подножия утесов в «Ла Паузе» успокаивал ее, завораживал, позволяя течь опасным воспоминаниям. Ритм волн убаюкивал, почти гипнотизировал. Теплая вода набегала на берег и отступала. Бой Кейпл был единственным мужчиной, которого она когда-либо любила. Как же она ему верила!
Нет. Она бросила сигарету на землю и раздавила носком туфли. Этим вечером у нее достаточно проблем, чтобы думать о Бое Кейпле. Коко встала, пересекла сад, чтобы выйти к крытой дорожке, огибающей двор. Галерея напоминала ей о монахинях, скользящих по переходам и читающих молитвы.
Она вошла в спальню через высокие стеклянные двери, открытые навстречу бризу. Горничная Алиса только что разобрала постель. При виде Коко она улыбнулась и быстро вышла. Коко сняла одежду и надела белую шелковую ночную сорочку, которую Алиса разложила на кровати. Это была одна из любимых сорочек – на тонких бретелях и без всяких прочих украшений.
Коко подошла к туалетному столику и села перед зеркалом. Оставшись одна, она разглядывала свое отражение, чуть повернув голову направо. Фотографы называли ее профиль классическим – нос идеальной формы, челюсть излишне квадратная, но сильная, шея длинная и стройная. Оливковый тон кожи, унаследованный от папы – она всегда утверждала, что это загар, – чуть темнее, чем предпочитало общество. Но он выгодно подчеркивал ее большие черные глаза под бровями вразлет и короткие черные завитки, обрамлявшие лицо. Бой однажды сказал, что она не хорошенькая в общепринятом смысле, но красивая. Она до сих пор пыталась расшифровать эту его фразу. Коко улыбнулась, взяла щетку, но потом встала и подошла ближе к зеркалу.