Королева сплетен выходит замуж

Кэбот Мэг

– Иисус сказал своим ученикам...

Ого, мой голос звучал громко. Почему я читаю о Иисусе? Меньше всего бабушка заботилась о Иисусе. Я имею в виду, если в этом мире есть какой-нибудь суд, тогда она с Иисусом, но также есть возможность, что она с Дьяволом, в Аду, как сказал Чаз. То есть, если ад существует. И если туда попал Элвис, то есть я не говорю, что он обязательно туда попал, то в Аду куда более интересно, нежели в Раю. Не так скучно, по крайней мере. Я надеюсь, бабуля скорее попала в Ад.

– Не заставляйте ваши сердца утруждаться.

Я

бы предпочла быть в аду. Конечно, если Элвис там. И Шекспир. И Эйнштейн. И бабуля. И Чаз.

– Знаете что?

О, Боже. Все на меня смотрят. Мама выглядит так, будто у нее закупоривание сосудов. Ей не следовало просить меня читать. Она должна была догадаться, что произойдёт.

– Мое сердце в затруднении.- Говорю я, кладя листок с отпечатанным на нем Евангелием.
– Оно в затруднении, потому что я не думаю, что это то, что моя бабушка хотела услышать на своих похоронах. Не поймите меня не правильно, думаю, что это всё довольно мило.
– Я уверенно посмотрела на отца Джима, который выглядел довольно встревоженным (так же я отметила, что молодые священники, кажется, восхищены таким необычным поворотом событий - кроссовки, одетые под их сутанами казались осквернением святого.)

– Просто мне не кажется, что все, что было сказано, говорит что-то на самом деле значимое о моей бабушке. Поэтому я взяла на себя ответственность по подготовке отдельной речи, которую я сделала сегодня утром.
– Я вытащила другой листок из черного винтажного жакета, на нем были написаны слова песни.
– Это слова песни, которой моя бабушка по-настоящему восхищалась. Не беспокойтесь - я не собираюсь ее петь.
– Я отметила, что мои сестры заметно расслабились.
– Но мне кажется, что очень важно поминать тех, кого мы потеряли вещами, которые ушедшие действительно любили... И я знаю что-то, что бабуле действительно нравилось. Так что, Бабуль... Это для тебя. Где бы ты ни была.

И дальше я начинаю читать по бумажке:

– В кармане - проездной в один конец.*

(* здесь и далее слова из песни AC-DC - Highway to hell)

Я рискнула поднять кроткий взгляд вверх. Я отметила, что собравшаяся паства уставилась на меня, причём большинство с раскрытыми ртами. В частности моя мама, она была ошеломлена. Отец, однако, улыбался. И его улыбка становилась шире с каждым моим сказанным словом.

– Никто меня не остановит... Я еду по шоссе в ад!

Теперь еще больше улыбок присоединились к папиной. Анджело тоже улыбался. И Чак, даже Сара, казалось, немного ухмылялась.

Но и это уже слишком много.

За исключением Чаза. Он заметно усмехается. И показывает мне большие пальцы.

Я улыбаюсь ему.

– Спасибо, - скромно говорю я прихожанам. И спускаюсь с кафедры.

– У тебя была весьма интересная речь, - сказала мой бывший гинеколог, доктор Ли, через час, когда мы все вернулись в дом моих родителей для закуски после похорон.

– Спасибо, - говорю я. У меня в руках пластиковая тарелка, на которую я сгромоздила такой количество разных печений,

которые только смогла найти. Спасибо всем приглашенным гостям и соседям, которые не поскупились в количестве принесенных хлебо-булочных изделий в последние несколько дней, благодаря им печенья получилось достаточно много.

Я ни с кем не поделюсь этим печеньем. Я съем их все сама.

– Эта песня "The Kinks"?
– спрашивает доктор Ли.

– AC/DC, - говорю я.

– О, ну конечно, - говорит доктор Ли, - как глупо с моей стороны.

Она отдрейфовывает и Чаз незамедлительно занимает ее место. Он держит тарелку, на которой лежат две разные самосы, корейское барбекю, куриный сатей и холодная кунжутная вермишель. Могу с уверенностью сказать, что он подошел к столу, когда студенты моего отца раскладывали принесенную ими еду.

– Как дела?
– хочет он знать.

– Превосходно, - говорю я, - Моему гинекологу понравилось.

– Уже двоим, - говорит он.

– Двоим?

– Мне понравилось,- говорит он, глотая куриное сатей.

– Ну, - говорю я.
– Верно. Папе тоже понравилась. И Чаку и Анджело. И Саре, я думаю.

– Итак, пятерым, - говорит Чаз.
– Из двухсот. Не плохо.

– И как ты думаешь, можем ли мы свалить отсюда?

– Я только что хотел задать тебе такой же вопрос.

– Дай мне еще пятнадцать минут,- говорю я, - У мамы еще не было шанса устроить мне головомойку.

– Хорошо. Для чего мы вообще тут торчим?

– Чтобы она почувствовала себя лучше?

– Ты действительно хорошая дочь, - говорит Чаз.
– Я говорил, как ты сексуально смотришься в этой юбке?

– Где-то раз двадцать.

– Ты сексуально смотришься в этой юбке.

– Двадцать один.

– Без всего ты выглядишь еще сексуальнее. А знаешь, в чем ты еще выглядишь сексуально? В тех крошечных полотенцах из отеля "Рыцарское Пристанище".

– Дай мне десять минут, - говорю я.

– Пойду, проверю, не заблокировал ли кто арендованную машину, - говорит он и оставляет свою пластиковую тарелку.

Не прошло и десяти секунд, как он ушел, а Сара и Роза уже загнали меня в угол у пианино, на котором мы все втроем учились играть (кстати, никто из нас так и не преуспел в игре.).

– Ладно, - говорит Роза.
– Какие у тебя дела с бывшим Шери? И не пытайся отрицать, что-то происходит. Вы пахнете шампунем из дешевого мотеля.

– Он не сводит с тебя глаз,- это было самое большое участие Сары в разговоре.

– Не знаю, - говорю им,- Слушайте, у меня нет на это времени. Мне надо получить головомойку от мамы.

– У мамы мигрень,- говорит Роза.
– Она в своей комнате с холодной повязкой на голове. Ты уже ее убила. Так что просто сдайся. Что ты собираешься делать с этим парнем - Люком? Он, кажется, лучший друг Чаза?

– Они собираются драться за тебя?
– хочет знать Сара. Это ее мечта с тех пор, как она посмотрела "Вестсайдскую историю" - чтобы два парня однажды подрались из-за нее.