Королева викингов
Шрифт:
Ярл Сигурд громко прошипел Хокону, что тому пора сойти с камня. Потрясенный, король никак не ожидал такого отпора — он повиновался, Сигурд поднялся на его место и воздел руки над головой. Волнение снова начало стихать.
— Бонды, главное желание короля Хокона — никогда не вступать с вами в борьбу! — прокричал он. — Нет на свете ничего такого, что он согласился бы променять на вашу любовь к нему.
Хокон остается их королем, согласились тронды. Затем выступили два или три человека, сказавшие, что да, пусть будет так, но королю следует, со своей стороны, принести вместе с ними жертву во имя мира и благосостояния, как это делал его отец. Сигурд от имени короля пообещал это. Толпа приветствовала эти слова едва
Однако Хокон, оставшись наедине с Сигурдом, буквально набросился на него:
— Я не сказал ничего, а ты дал позорную, греховную клятву от моего имени. А я доверял тебе, хотя ты и язычник… — Он с трудом заставил себя умолкнуть.
— Смею надеяться, что в своем доверии ты был и остаешься прав, — с величайшим спокойствием ответил ярл. — Поверь, что ты дорог моему сердцу, ты, давший моему сыну свое собственное имя, которое было также именем моего родного отца.
— Но ты подготовил все это заранее — с Осбьёрном и всеми остальными… Подготовил, не так ли?
— Да, в той мере, в какой человек может планировать свои поступки, а может он, впрочем, не так уж много. Пойми, король, что ты был решительно настроен произнести перед народом те слова, которые сказал. Я предвидел, что это когда-нибудь случится. Но я также предвидел, что за этими словами может последовать бунт… и твоя гибель… Мы остались бы без предводителя, так что Харальд Синезубый и сыновья Гуннхильд смогли бы взять нас голыми руками. Я решил, что лучше всего будет, если мы постараемся избежать неприятностей, обойтись речами, прежде чем в ход пойдут копья.
— Ты сказал, что я буду на их языческом пиру!
— Так будет лучше всего, король, если ты хочешь сохранить свою власть. В тот момент я не видел никакого иного выхода. Но, конечно, мы можем попробовать придумать что-нибудь другое. — Сигурд немного выждал — в низкой комнатке на втором этаже длинного дома, где они сидели вдвоем, трепетал желтый свет ламп — и вновь заговорил вполголоса: — Неужели это и впрямь настолько ужасно? Мне кажется, что я делаю для тебя все, что в моих силах, но при том почитаю старых богов. Мне кажется, что они достойны этого. Почему же я не должен стремиться быть достойным их? Этот твой Христос — он чужд и незнаком нам. Кроме того, король, вспомни о тех людях из твоей дружины и жителях всей страны, которые готовы умереть за тебя. Разве может быть в преданности что-то дурное? Почему же это не относится к верности своим богам? — Он вновь помолчал и продолжал уже почти шепотом: — И разве мир богов не замечательный мир? Зеленый Иггдрасиль, на котором растет и сияет все сущее в мире… но это еще и то самое дерево, на котором висел Один, обретая мудрость, сокрытую по другую сторону смерти… Тор, отгоняющий от нас троллей и порождаемую ими тьму дотоле, пока на мир не придет последняя зима… И все это наше, король, созданное не в Ромаборге и Империи, но истинно наше. Долго ли мы сможем без всего этого оставаться сами собой?
Он вздрогнул и протянул руки к огоньку лампы, так как вечер становился холодным.
— Довольно об этом. Подумай, умоляю тебя, король, подумай.
У Хокона не было готового ответа. Его голова кружилась, мысли путались. Он с внутренним сокрушением понял, до какой степени все это не понравится Брайтноту. Еще сильнее его покоробило то, что он не должен ничего рассказывать ему обо всем этом. Но разве способен священник в полной мере понять, что значит быть королем?
VII
Впоследствии Хокон часто задавался вопросом: что предвещало это Рождество — его крушение или взлет? А может быть, и то и другое? Он даже не мог обратиться с этим вопросом к своему исповеднику. Он заранее знал, что
Он, как и обещал, поехал в Хлади, не взяв с собой священника. Тронды все еще не до конца успокоились после слов, сказанных им на тинге. Ярл Сигурд оказал ему поистине великолепный прием, но король говорил очень мало и совсем не смеялся. Сомнения обуревали его — он почти не имел представления о том, что тут должно было происходить и что ему следовало делать, а король не имел права выказывать неуверенность.
Он не присутствовал при заклании жертвенных животных; впрочем, большинство язычников и не ожидали от него этого. Боги могли бы принять появление приверженца чужого божества за оскорбление. Кроме того, люди сами не хотели, чтобы их приподнятое настроение оказалось вдруг испорчено чьей-то мрачностью.
Хокон знал, что должно было последовать дальше. Люди сходились сюда из самых дальних мест, принося с собой все, что им могло потребоваться, пригоняли разного рода домашнюю скотину для жертвоприношений. Первыми среди всех животных считались лошади. Они дико метались, били копытами, ржали; люди кричали. Глухо врезались в плоть топоры, сверкали ножи, хлестала кровь, святая кровь, имевшая свое название — хлаут. Ее старательно собирали в особые хлаут-котлы, куда опускали хлаут-жезлы, палки, исписанные вырезанными рунами, с разлохмаченными в метелки концами. Этими метелками священную рощу и всех собравшихся обрызгивали хлаутом. Бушевали костры, мясо отделяли от костей и кидали вариться. Выкатывали бочки пива, наполняли рога. Сигурд предводительствовал всем обрядом. Сначала выпивали кубок Одина за победы и могущество короля, затем кубки Ньёрда и Фрейи за мирную жизнь и хорошие урожаи. После этого многие пили за Браги и давали хвастливые клятвы, о которых порой потом приходилось жалеть. Последним выпивался кубок в память друзей и любимых, покинувших этот мир.
На землю опустились ранние сумерки; холодный ветер с грохотом трепал безлистные ветви; простой народ разошелся по всевозможным убежищам от непогоды; знать собралась в зал длинного дома. Король уже сидел на своем возвышении. Они приветствовали его с затаенной настороженностью и расселись вдоль стен. Лампы светили красноватым пламенем, от которого складки одежд становились темнее, пятна крови делались черными, а металл тускло поблескивал.
Ярл Сигурд первым взял драгоценный прозрачный кубок из стекла, доставленного из южных земель, наполненный южным вином. Он поднялся со своего места подле короля, лишь на одну ступень ниже, и сказал в тишину, нарушавшуюся лишь негромким потрескиванием пламени:
— Да благословит этот напиток жизнь, счастье и веру. Во имя Одина, отца всего сущего, выпьем за нашего короля.
Он поднес кубок к губам, набрал полный рот вина и передал кубок Хокону. Выпитая таким образом здравица была признаком дружбы, почти братства. Если бы Хокон отказался выпить, это было бы то же самое, что швырнуть кубок в лицо ярлу или же наплевать в лица всем до одного людям, присутствовавшим в зале.
Король неловко, левой рукой принял кубок и, по своему обыкновению, перекрестился, прежде чем выпить.
Послышался ропот, взорвались крики. Один из гостей вскочил на ноги. Хокон знал его, это был Тор из Грютигна, богатый и влиятельный человек, слово которого высоко ценилось во всем Траандло. Его седые волосы и борода, казалось, встали дыбом.
— Что это король себе позволяет? Он что, и возлияния не желает совершить?
Сигурд ответил немедленно:
— Король поступил так же, как повел бы себя любой человек, заботящийся о своей силе и власти. Он посвятил возлияние Тору. Он сделал над ним знак молота.