Королева Жанна. Книги 1-3

Олов Нид

— Нет, нет, — покачал головой лейтенант. — Я совершенно согласен с вами, господин полковник.

Горн стукнул кулаком по столу:

— Представьте себе, он ничуть не испугался! Напротив — начал ругаться совсем уж непотребно. Значит, он уже знал, его уже предупредили, черт возьми! И это в моей цитадели, а? Выхожу в застенок — там тихая суматоха: оба палача как в воду канули. Ну, я сгоряча повыбивал там зубы кое-кому… Впрочем, за дело. Ну где теперь найти палача?

— Разве это так трудно? — спросил лейтенант.

Горн ощетинил было усы, но сдержался.

— Да уж нелегко, ваша светлость. Ведь это же профессия, требующая не меньшей выучки, чем любая другая. Палач должен быть прежде всего хорошим хирургом. Если бы не это, можно было бы взять любого негодяя с улицы, таких преизбыток. Но ведь он просто убьет человека, а мне нужно, чтобы он только заставил человека отвечать на вопросы.

Горн облизнул губы и хриплым шепотом произнес:

— Я сам сделал бы это, вот этими руками, вы понимаете, лейтенант, я сам — так это нужно сейчас… Но я не умею…

Лейтенант Бразе быстро усваивал уроки

политики.

— Эти палачи были городские? — спросил он.

— Да. Итальянцы, — ответил Горн. — Первоклассные мастера. Искать по окрестностям: бесполезно, там одни грубые мясники. Хорошего палача ближе Вероны не найти, но обращаться в Верону!..

— А своих у вас разве нет, господин полковник?

— О! В самом деле, — оживился Горн. — Я держу профоса и двух штокмастеров. Это не то, правда… Штокмастер что — отвесить провинившемуся солдату десять или тридцать зеленых палок…

Маркиз де Плеазант брезгливо дернул верхней губой.

— Считаю дело решенным, — объявил он — Завтра испробуем ваших палочных мастеров. Завтра же — я приказываю — пошлем за настоящим палачом в Верону.

Как оказалось назавтра, оба штокмастера накануне напились до помрачения ума, ввязались в драку и были изрядно побиты, причем один сломал руку. Полковник Горн, тихо кипя, усилил караул цитадели и послал в Верону за палачом. Прошел день, потом второй; в Генуе все было спокойно. Все же девятнадцатого ноября, накануне ожидаемого мятежа, Горн распорядился перевести Респиги на верхний этаж самой высокой башни цитадели, чтобы максимально уменьшить возможность побега.

Но миновало двадцатое, а за ним и двадцать первое ноября Генуя производила нормальный будничный шум: стучали подковы и деревянные башмаки по каменным плитам, кричали ослы и разносчики, бранились женщины, визжали дети. Наместник посетил Университет, палаццо дель Маре, нанес визиты членам Совета Синьории. Гранды все еще относились к нему настороженно. Однако их недоверие сильно ослабло, когда они узнали, что наместник предъявил банкиру Меланжу боны на десять тысяч пистолей, подписанные лично Ренаром. Для генуэзцев это было убедительнее любых полномочий и верительных грамот.

В ночь на двадцать второе из Вероны прибыл палач.

Горн собрался в цитадель на рассвете: он не желал больше терять ни минуты. Наместник настоял на том, что поедет вместе с ним. Горн скрепя сердце согласился, попросил только прикрыть лицо.

Солнце едва-едва позолотило вершины гор и наложило розовые блики на шпили и флюгера. День обещал быть погожим. На голубом утреннем небе нежно розовели облачка. Лейтенант Бразе смотрел на них, стоя на галерее внутреннего двора цитадели. Дико было думать, что в двух шагах ниже, в подземелье, уже калится железо, уже готовы гири, веревки… Чтобы мучить человека. Зачем, во имя чего?

Какой вздор. Не надо смотреть на эти облачка. И потом, совсем не обязательно ходить туда. Можно не ходить. Горн принесет показания Респиги… Можно пойти в гавань, посмотреть на корабли, на людей. Мирное утро. Люди веселы, хохочут, пляшут Итальянцы всегда пляшут — просто от того, что они живы, кругом солнце, женщины, краски, запахи… А в это время его будут… Пусть он — это Респиги, негодяй, предатель, бабник и скотина, все равно — его будут…

Проклятье, что за грязное все-таки дело — политика.

— Ведут, — шепнул Горн, — капюшон накиньте, ваша светлость.

Под аркой показался Респиги, его вели под руки двое солдат. Он уже знал. Вид у него был неважный: ноги подгибались, он был тошно бледен и, казалось, из последних сил удерживается, чтобы не начать тут же биться и визжать.

Горн с застывшей усмешкой глядел на него.

Внезапно загрохотал взрыв. Облако дыма и пыли влетело из-под арки во двор. Респиги и его конвоиры покатились по камням, сбитые с ног взрывной волной.

В ту же секунду в облаке дыма замелькали красные тосканские береты и синие плащи.

— Так вот ваши гвардейцы, Денхотр! — яростно крикнул полковник Горн.

Капитан Денхотр побледнел как полотно и вдруг сделал резкое движение, заслонив собой наместника. В горло ему вонзилась стрела, и он стал медленно оседать вниз.

— А, черрт! — зарычал Горн. — Куда вы, маркиз?

Лейтенант Бразе уже не слышал его. Он спрыгнул с высоты второго этажа прямо на плиты двора, и снизу раздался его голос:

— Измена! Ко мне, телогреи!

Выхватив шпагу, Арвед Горн кинулся к лестнице.

Interludia [126]

Неизданное стихотворение Ланьеля

Сверкая сталью боевой, В эмблемах и гербах старинных, Они во храм вошли толпой. Рыча, как выводок звериный. На виноватых иль невинных Они затеяли поход — Не нам выискивать причины Господь на небе — разберет! В ком голубая кровь течет, Тот прав, как Библии страница, Кто смеет в этом усомниться — Пускай себя побережет. Мы говорим: когда стремится Из ножен рыцарский клинок — За дело правое сразиться Пришел неотвратимый срок. Благослови нас, кардинал, Своим честным крестом! Наш вызов миру прозвучал, Как

страшный судный гром! Пускай нас малое число, Зато мы все — головорезы, Ведь это наше ремесло — В живую плоть вонзать железо. Бенедиктина и шартреза Нам слаще вражеская кровь, Пусть хоть вовнутрь земли залезут — Мы там убьем их вновь и вновь! Нас движет к кесарю любовь И к Богу, кто над всеми нами, Когда взовьется наше знамя — Тогда никто не прекословь! Славны не стройными рядами, А крепостью сердец стальных, Девиз наш — сила, смерть и пламя! Воззри на воинов своих! Пред нашим натиском лихим Пускай дрожит земля! Любое зверство совершим Во имя короля! Я по призванию — палач, Жестокий гений умерщвленья, Мне вопли вдов и детский плач Милей, чем музыка и пенье. Не знаю слаще упоенья, Я и в загробные мученья Ввергал бы жертву, если б мог. Я всех врагов давил, как блох, И этим щит свой воспрославил, Коль я в живых кого оставил — Нечаянно, помилуй Бог! Моя рука не знает правил — Колоть, рубить, душить, стрелять. — Да я б и Дьявола заставил Мои ботфорты целовать! Пусть крики рвутся в высоту! Да здравствует резня! Я верен нашему кресту! Благослови меня! Я — князь насильственной любви, Большой ходок по женской части. Когда мужья лежат в крови, Все жены — у меня во власти, Нет, я не принесу вам счастья, Нагие спутницы побед, Ни благородства, ни участья Не ждите — их на свете нет. Разденьтесь, кто еще одет, И пусть девицы встанут раком. До матушек я также лаком — Не шестьдесят бы только лет! Я всех помечу адским знаком — Купчих, мещанок, важных дам. А после — повенчаю с мраком И в когти чертовы отдам. У еретичек вопль и вой От этакой любви! Когда ты вправду Бог живой — Меня благослови! А я — добытчик, то есть вор. Названье — это дело вкуса. Покуда вострится топор — Снимайте кольца, брошки, бусы! Труп храбреца, равно и труса Я обобрать готов всегда, Смердят они довольно гнусно, Но это, право, не беда. Коль в камне чистая вода, Я это вижу без прибора, За мой товар в любую пору Попью я крови у жида. Какому площадному вору Сия задача по плечу? Я золото от мельхиора Во тьме, на ощупь отличу! Благослови же и меня, Господь иль ты, прелат, — В твой храм, вернувшись из огня, Я дам богатый вклад! Свиноподобный кардинал. Шурша шелками рясы алой, Благословенья раздавал, Предвидя свой барыш немалый, Все стадо ко Христу взывало Имея в мыслях зло одно, — И дрожь страданья пробежала По телу, мертвому давно За что же горькое вино Суда, позора, муки крестной, Духовной пытки и телесной, Мне выпить было суждено? Все то осталось неизвестно, И стона не слыхал никто: В соборе было шумно, тесно От копий, шлемов и щитов. Мы жаждем славы, и казны, И гибели врагам! Победу, сладкий плод войны, Даруй, о Боже, нам!

126

Интерлюдия — вставной номер, здесь — глава или отдельная новелла, не имеющая прямой связи с сюжетом.