Королевские игры
Шрифт:
– Оставшееся время можете провести по собственному усмотрению.
Джоан надеялась, что все сразу оживятся. Вдруг кто-нибудь предложит прогуляться по парку? А может быть, леди Шроузбури даже позволит заняться собственными делами? Однако ничего интересного не произошло, и время по-прежнему тянулось невыносимо медленно, пока в дверь не постучали.
Графиня взглянула на младшую из камеристок и властным движением полной, унизанной перстнями руки приказала открыть. Сама она реагировала только на сигнал часовых, который те подавали лишь
На пороге показался один из управляющих дворца, вооруженный, как того требовал протокол, жезлом и печатью.
– Ее величество приглашает к себе графиню Шроузбури.
Он ловко повернулся и отправился выполнять следующее важное поручение.
Джоан закрыла дверь. Графиня ждала, вопросительно подняв брови. С легким реверансом Джоан передала сообщение и вернулась к своему стулу. Леди Шроузбури горделиво поднялась и с достоинством направилась к выходу, а комната вновь погрузилась в унылую тишину.
В личных апартаментах королевы Розамунда Уолсингем застыла в нижайшем почтительном поклоне, ожидая высочайшего позволения подняться. Сердце стучало, словно стремилось вырваться из жесткого тесного корсета. У входа в монаршие покои Томас оставил сестру на попечение членов государственного совета, и на встречу с ее величеством Розамунде пришлось идти в сопровождении двух молчаливых высокомерных джентльменов. Еще ни разу в жизни одиночество не казалось столь безысходным. Всего лишь месяц назад ей и в страшном сне не снилось, что судьба заставит оказаться здесь, в покоях королевы, и, склонив голову, рассматривать ковер и украшенные драгоценностями туфли ее величества.
Сэр Фрэнсис закончил представление и отошел в сторону. Государственный казначей лорд Берли - внушительного вида джентльмен, подобно секретарю канцелярии одетый в черную мантию и черную шапочку, открыто скучал и не скрывал недовольства: ежедневное совещание с королевой откладывалось.
– Можете подняться, мистрис Уолсингем.
– Елизавета села на трон.
– Подойдите.
Она кивнула, словно подтверждая собственные слова.
Розамунда медленно выпрямилась и, сражаясь с тяжелым шлейфом, пошла по ковру. Недалеко от трона остановилась и скромно потупила взор, а королева принялась бесцеремонно ее рассматривать.
– Читаете ли вы по-латыни и по-гречески, мистрис Уолсингем?
Розамунда зарделась.
– Очень плохо, мадам.
– Значит, учились недостаточно прилежно?
– Тонкие, старательно выщипанные брови недовольно сошлись у переносицы.
От страха в горле пересохло, и слова с трудом складывались в жалкое подобие оправдания:
– К сожалению, обстоятельства не способствовали учебе, мадам. В нашем доме не было наставников. Братья учились на стороне, а матушка серьезно болела.
– Ах!
– Елизавета кивнула.
– Какая жалость! Что же вы умеете? Может быть, музицируете?
– Немного играю на клавесине, однако вовсе не считаю свое мастерство
– А какой у вас голос? Приятный? Поете чисто? Моя фрейлина непременно должна обладать творческим даром.
Такого подробного допроса Розамунда не ожидала. Она с трудом сглотнула, пытаясь побороть нервную сухость в горле, и доложила:
– Мадам, я обладаю некоторыми навыками рисования и, в меньшей степени, живописи. Кроме того, уверенно владею каллиграфией. Может быть, подобные умения покажутся вам полезными?
Она снова поклонилась.
Елизавета смотрела внимательно.
– Личный секретарь порой бывает весьма кстати, однако только в том случае, если почерк действительно хорош. Продемонстрируйте, на что способны.
– Она кивнула в сторону небольшого алькова.
– Пергамент, перья и чернила найдете на столе.
Розамунда покорно отправилась выполнять задание. Посмотрела на прекрасные кремовые листы и с ужасом представила, как сейчас, при первом же прикосновении неловкой руки, безупречная поверхность покроется ужасными черными кляксами.
– Что именно написать, мадам?
– Катехизис, - коротко ответил сэр Фрэнсис, чувствуя, что королеву разговор уже утомил.
Розамунда села, разгладила перед собой лист и опустила перо в чернильницу. К счастью, строки катехизиса услужливо всплыли в памяти. Глубоко вздохнув, она принялась старательно выводить завитушки и черточки, без которых трудно представить каллиграфический почерк. Дойдя до конца страницы, придирчиво проверила работу и не обнаружила ни одного, даже самого крохотного, изъяна. Присыпала чернила песком и украдкой взглянула на королеву. Ее величестве вполголоса беседовала с советниками. Все трое погрузились в обсуждение государственных дел и, казалось, окончательно забыли о присутствии посторонней особы.
Прерывать разговор Розамунда не осмелилась. Почти машинально придвинула чистый лист и принялась рисовать бабочку, которая уютно устроилась за окном, на цветке жимолости.
– Розамунда… Розамунда.
Настойчивый голос сэра Фрэнсиса вывел ее из счастливого забытья.
– Прошу прощения, сэр.
– Она вскочила так поспешно, что едва не опрокинула чернильницу.
– Вы были заняты, и я побоялась помешать.
– Покажите работу, - потребовала королева и нетерпеливо вытянула руку.
Розамунда подошла и с поклоном подала листок. Королева взглянула, и на лице появилось ошеломленное выражение.
– Что это?
Она повернула пергамент, и бедняжка с ужасом увидела, что от волнения представила ее величеству не текст катехизиса, а бабочку.
– О, извините, мадам. Перепутала… всего лишь… о!
Она бросилась к столу, схватила образец каллиграфического искусства и подала, даже забыв сделать реверанс.
Королева внимательно изучила работу и с бесстрастным видом кивнула: