Королевский сорняк
Шрифт:
– Сожалею, но папы нет дома. И еще долго не будет. Он в длительной загранкомандировке.
Алексей, приложив все свои скудные способности к обольщению, все-таки добился, чтобы его не держали на пороге. И даже удостоился чашки кофе с печеньем. Итог, однако, был совершенно неутешительным.
Итак, пять лет тому назад разведенная мама осталась жить на Украине, и Лена – так звали дочь – предпочла отца, Москву, престижное образование и немалые бабки, что отец зарабатывал. Но она выросла. Стало ясно, что у папы своя жизнь, у нее своя. И было решено, что отец снимает ей квартиру. Хорошую, дорогую.
Однако, едва квартира была снята, как у отца
Было несколько звонков, но всех отпугнула цена: Лена решила повысить свои личные фонды и самовольно прибавила к арендной плате лишние сто долларов. Она уже было решила отказаться от затеи с лишней сотней, как вдруг явился человек, который не только не торговался, но обещал заплатить сразу за год вперед. Что, собственно, и сделал на следующий же день. Лена обалдела при виде такой суммы. И, подумав, решила положить ее в банк под проценты. Если она даже выплачивает хозяину условленную стоимость, то в конце года у нее на счету накопятся ежемесячные лишние сто долларов плюс проценты!
Девушка была явно в эйфории от своей практичной предусмотрительности, а также от грядущих к концу года цифр.
– И когда это случилось?
– В прошлом августе.
Кирилл уехал из Тулы тоже в августе…
– Можете дать мне его имя?
– Имя? Так я его не знаю!
– Как это? Вы даже не поинтересовались, кому сдали квартиру?
– А зачем? Уж не думаете ли вы, что я такая дура, чтобы подписать с ним договор и платить налоги? Я получила всю сумму за год вперед плюс гарантийный месяц. Если квартира в порядке, и он захочет забрать залог, так он сам придет, мне его искать не понадобится. А если не придет, так тем лучше: залог останется у меня!
Мда… Что тут скажешь?
– Ну, хоть каков из себя, опишите!
– Да невзрачный такой… Я уж не помню… Невысокий, щуплый, с усиками, средних лет…
– Волосы, глаза?
– Волосы темные и, кажется, редкие… А цвет глаз не помню. А, вот что вспомнила: он был в дымчатых очках! Потому я глаза и не разглядела.
Кис вышел от Лены в полном расстройстве чувств. Надо же, какой облом!
Глава 26
Утром Тоня обнаружила Николая Сергеевича на кухне. Он завтракал.
– Я на всякий случай приготовил и на вашу долю, – сказал он. – Вон, на плите. Ешьте, если хотите.
Тоня посмотрела: на сковородке оставалось пол-яичницы с ветчиной.
Она соблазнилась: есть хотелось. Орудуя над своей тарелкой, она обдумывала, как бы сказать Николаю Сергеевичу, что не намерена обременять его своей персоной и своими историями, и что она…
– Я должен предупредить вас, Тоня, – вдруг заговорил он. – Я не светский человек. И совершенно не умею быть любезным. Поэтому давайте так: вы начнете разговор сами, когда сочтете себя к нему готовой.
Он несколько вымученно улыбнулся.
– Я не хочу быть обузой для вас, – решилась Тоня. – Вы не отказали мне, будучи человеком деликатным, но факт остается фактом: я напросилась к вам. Не стану вас обременять и нарушать ваше одиночество, которым вы, видимо, дорожите… Я сейчас позвоню только и сразу же уеду.
– Нет!
Он произнес это неожиданно резко.
– Вы не поняли… – несколько мягче добавил он. – Я на самом деле вам рад. И хотел бы помочь. Просто не ждите от меня предложений… Я
– Николай Сергеевич, я не смогу вот так, прямо сейчас, взять и рассказать…
– Я только что вам сообщил, – перебил ее Писатель несколько назидательно, – что вы можете это сделать в любой момент. И даже завтра или послезавтра.
– Я поняла, – заторопилась Тоня, чувствуя неловкость, – но тогда получается, что злоупотребляю…
– Тоня!
– Я позвонила вам, чтобы посоветоваться, – еще быстрее заговорила Тоня, – а вышло, что занимаю бесполезно ваше время…
– Значит, так: бесполезно вы его занимаете подобными разговорами. И, чтобы вы перестали каяться в своей бесполезности, я приглашаю вас почистить со мной участок. Я люблю физический труд, знаете ли, – это очень хорошо приводит в интеллектуальную форму. Соберем листья, ветки, к вечеру разожжем костер… Выпьем чаю… Если вы предпочитаете крепкие напитки, у меня есть водка, виски, коньяк, джин, мартини, «Порто». Вы, повторяю, не стесняйтесь. Я-то бирюк, а вам не к лицу… Ну, что скажете?
И Тоня согласилась. Возможность отключиться от своих мыслей и предаться сельским работам на теплом солнышке показалась ей притягательной.
Кроме того, Писатель… В нем было что-то трогательное. Эта неловкость, это неумение выражать словами свои чувства – ей было знакомо. Да-да, он был похож на мальчишку из пятого класса! Который так боится быть смешным и непонятым в своих чувствах, что предпочитает замкнуться в молчании… Тоня с детства понимала все то, что написано на мальчишечьих лицах. Она это как-то улавливала. И теперь тоже, она не сомневалась, что Николай Сергеевич сказал правду: он рад ее обществу. А его излишняя сухость и даже угрюмость – это из пятого класса. Он не сумел избавиться за всю жизнь от этого страха. Наверное, потому и книжки пишет: там он говорит не о себе, и потому ему там не страшно выражать свои чувства и мысли…
Тоня весело орудовала граблями и лопатой рядом с Писателем, почти не переговариваясь, пока не устала. Она ушла отдохнуть, перекусила в одиночестве, – Писатель сказал, что не голоден, – потом снова покопалась в саду.
В глубине огромного участка находился небольшой домик, и Тоня заметила у его дверей высокого бородатого мужчину.
– Это мой садовник, – сказал Николай Сергеевич, проследив за ее взглядом. – Гера.
– А почему вы тогда сами убираете участок?
– Мне это нравится.
Вот и весь разговор.
Когда сгустился до темной синевы душистый вечер позднего апреля, они разожгли костер, и его терпкий дым показался ей ладаном. Тоня настояла на том, что ужин будет готовить она, и, придирчиво осмотрев содержимое холодильника, исхитрилась приготовить жаркое.
Они ужинали на веранде, и Николай Сергеевич, ворчливо заметив, что в его возрасте следует воздерживаться от мяса, да еще на ночь, – ел, однако, с каким-то странным блаженством на лице. То ли о нем редко кто заботился, – подумала Тоня, – то ли он редко вкусно ел… Одинокий человек, она это чувствовала. Почему он так одинок? Он писатель, и даже, быть может, известный… Николай Сергеевич так и не назвал ей свою фамилию: