Королевство руин
Шрифт:
Боев на этой неделе не было вообще. Их оставили на понедельник, и я в предвкушении.
Я мысленно отмечаю, что на выходных нужно будет потренироваться. Не хочу прийти на занятие неподготовленной, ведь я знаю, что создана для этого. На ранчо отец тренировал меня без посторонних глаз, но теперь, когда вокруг толпа, я более чем готова показать себя.
Мне удавалось не высовываться и избегать смертоносного взгляда Рейдена, что означало отсутствие противостояний и ненужных споров с тех пор, как он утащил меня и прижал к дереву. Крилл время от времени одаривал меня понимающей ухмылкой, но в
Даже Броуди был… на удивление тихим. Чутье подсказывает мне, что Рейден повторил свои мысли обо мне, и маг подчинился. Это облегчение — не отвлекаться на занятиях, но какая-то часть меня, крошечная часть, скучает по его игривости и нашему взаимодействию.
Но это было бы глупо, поэтому я мгновенно отбрасываю эти мысли.
Я не хочу отвлекаться. Именно так я собираюсь выжить здесь и заявить о себе как о наследнице нового королевства.
Сев, я скрещиваю ноги и смотрю на шалфей и лаванду, все еще лежащие на моем столе. Мне нужно создать защитные чары. Я знаю, как это сделать, уже несколько дней, но что-то меня сдерживало. Не знаю, то ли страх, что это не сработает так, как должно, то ли потому, что я не хочу ставить сильную защиту, которая позволит мне ослабить бдительность и расслабиться здесь.
Как бы мне ни хотелось быть здесь, это не мой первый выбор для получения короны наследника. Как только я смогу заставить чары работать и дать своему разуму немного отдохнуть, я, уверена, что смогу более спокойно воспринимать все, что меня здесь ждет.
Мои глаза закрываются, и на внутренней стороне век вспыхивают образы Норы и моего отца. Если бы они были здесь сейчас, я могу представить, как отец бросал бы на меня укоризненные взгляды, а Нора хихикала бы, пока он отчитывал меня за то, что позволяю мыслям и чувствам брать надо мной верх.
Защита необходима; не только для того, чтобы я хотя бы подумала о том, чтобы ослабить бдительность, но и для того, чтобы защитить меня, когда я наиболее уязвима.
Открыв глаза, я встаю с кровати и быстро хватаю шалфей и лаванду. Чиркая спичкой из пачки, которую дал нам профессор Морган, я подношу ее к верхушкам обеих трав и позволяю запаху медленно наполнить воздух. Я обвожу дымом всю комнату, как мне было сказано, прохаживаясь по всему периметру своей комнаты от стены к стене, даже залезаю на кровать, чтобы убедиться, что ничего не упустила.
Я останавливаюсь у окна и повторяю вслух слова, которые мы практиковали.
— Me incolumem serva, me his moenia serva.
— Me incolumem serva, me his moenia serva.
— Me incolumem serva, me his moenia serva.
— Me incolumem serva, me his moenia serva.
— Me incolumem serva, me his moenia serva.
Затаив дыхание, я наблюдаю, как дым сгущается вокруг меня, пока я не могу разглядеть ни одного предмета мебели в комнате. В центре зарождается вихрь, который распространяется по всей комнате, образуя пузырь. Как только я думаю об этом, он лопается, и
Срань господня.
Я сделала это.
Меня охватывает легкое головокружение, и я исполняю небольшой радостный танец, чрезвычайно довольная собой, что все получилось именно так, как объяснил Морган.
Я это сделала. Я, блядь, это сделала.
Я улыбаюсь так широко, что начинает болеть челюсть. Эта улыбка кажется непривычной на моем лице, но я ношу ее с гордостью. Я действительно сомневалась в себе, и это меня сдерживало. Подсознательные сомнения в себе дали о себе знать, но в моей голове для них больше нет места, учитывая все происходящее.
Пятясь к кровати, я наконец снимаю с себя плащ и беззаботно отбрасываю его в сторону, и тут вибрирующее жужжание эхом разносится по комнате. Я бросаю взгляд на тумбочку и на долю секунды замираю на месте, прежде чем броситься к ней.
Мой мобильный телефон дребезжит в пустом ящике, его экран озаряется голубым светом, а сердце бешено колотится в груди. Схватив его, я на мгновение замираю, но, прежде чем успеваю ответить или завершить звонок, он затихает. Мое сердце замирает вместе с ним, сожаление берет верх, но через мгновение экран снова оживает с тем же изображением.
— Я собираюсь убить тебя, — рявкаю я, прижимая телефон к уху, в то время как моя свободная рука прижимается к груди.
— И тебе привет.
Я прищуриваюсь, как будто она может видеть, как я зла. — Что ты делаешь? — настаиваю я, ощущая, как стресс продолжает кипеть внутри.
— Привет, сестренка. Как ты? Я так по тебе скучаю. Ты тоже по мне скучаешь? О, Адди, ты не должна, — ее поддразнивания немного успокаивают меня, но мое тело все еще напряжено, когда я подхожу к окну и выглядываю наружу.
— Я же говорила тебе не звонить, — ворчу я, несмотря на то, что мне нравится слышать ее голос.
— Ты много чего говоришь, но я редко слушаю, — огрызается она в ответ, и я фыркаю, а улыбка снова медленно возвращается на мое лицо.
— Но это ты должна была услышать, Нора.
— Ну, папа сказал, что можно.
Я закатываю глаза: — Конечно, сказал.
На мгновение на нас опускается тишина, и впервые за то время, что кажется вечностью, она успокаивает меня. Нет ни неловкости, ни гадания о чьих-то намерениях, ничего, кроме безмятежного чувства облегчения, которое исходит только от двух людей в моей жизни: Норы и моего папы.
— Как дела? — спрашивает она через мгновение, и я вздыхаю, пытаясь собрать воедино предложение, которое хотя бы имело смысл.
— Хорошо, без тебя здесь спокойнее, — бормочу я, не желая вдаваться в драму, которая, казалось, преследовала меня первые несколько дней. Ей бы это понравилось. Она самая большая сплетница, которую я знаю, и нет смысла посвящать ее в то, что осталось позади.
— Я скучаю по тебе.
У меня болит сердце от ее слов. Я на два года старше Норы, и я никогда не позволяю ей забывать этот факт, хотя иногда мне кажется, что мы близнецы. Она — часть меня, иногда это кажется более правдивым, чем что-либо еще в этом мире, и звук ее голоса только подтверждает, как сильно я скучаю по ней сейчас, когда мы в разлуке.