Королевство Тени и Света
Шрифт:
Выпей свои протеиновые таблетки и надень свой шлем[39]
Дэни
Когда я просыпаюсь в этот раз, я одна в клетке.
Шазам пропал.
Я ползаю по каждому дюйму тьмы, нащупывая его, зовя по имени, сердито вытирая глаза кулаком.
Я ненавижу всё в этой ситуации.
Возможно, тьму — сильнее всего. Как минимум в моей детской клетке имелось хоть какое-то освещение, пусть даже это
Я начинаю понимать, что дело не только в зрительной, но и в полной сенсорной депривации.
Мне хочется пить, есть, и в углу клетки мне не оставили ничего, чтобы туда мочиться.
Я могу находиться где угодно. Или нигде. Спрятанная в пузыре Охотников вне времени, как Мак в её комнате. Чёрт возьми, как я хочу, чтобы она была здесь. Я столько всего хочу ей сказать, показать. Я скучала по ней годами. Я хочу вновь собрать свою семью вместе.
Прежде чем я заснула, на сей раз по доброй воле, с Шазамом в моих объятиях, совсем как в те бесчисленные разы, когда я обнимала его и мы засыпали, не зная, какие опасности таит завтрашний день, он рассказал мне, что Охотники скоро проведут суд, и они будут внимать строжайшей букве закона.
Они изложат свои аргументы.
Шазаму дадут возможность изложить свои.
Будет принято решение.
Но, как он слёзно сообщил мне, решение уже принято. Законы просты, точны и всегда воплощаются в жизнь.
Если Охотник каким-то образом вмешивается в рождение ребёнка, этот ребёнок возвращается в своё естественное состояние. Все воспоминания относительно становления Охотником стираются, включая и воспоминания о матери в любом облике.
Если Охотник злоупотребляет способностью манипулировать временем ради личной выгоды, он будет уничтожен.
«Точка, конец, восклицательный знак!» — сказал он мне между громкими рыданиями и всхлипами.
Ни разу не делалось исключения, не выносился более мягкий приговор.
Потянувшись и прижав ладонь к своему болезненно пустому животу, я представляю, как гигантская зефирка заполняет пустую полость, впитывает кислотные жидкости, смягчает дискомфорт голодания. Плавали, знаем.
Затем я разделяю свой мозг, создаю разные отделения и избавляюсь от тех, которые не несут в себе никакой цели. Не другая, не Джада, а взрослая Дэни. Те части, которые жаждут хныкать или бушевать моим обычным изобилием эмоций, бесполезны и ни к чему не приведут, следовательно, отправляются в коробку.
Бесстрастно очистившись, я обдумываю два применяемых закона.
Тот, что касается вмешательства в рождение ребёнка, легко оспорить. Я могу придумать семь разных способов подчеркнуть его изъяны, особенно в свете той информации, которой поделилась со мной Й'рилл.
Тот, что относится к манипуляции временем ради личной выгоды, уже сложнее. Я бы хотела знать точную формулировку этого закона.
Я признаю, что любое существо, наделённое властью изменять время, может нанести вселенной необратимый урон, и я понимаю, что необходимы
Однако (а разные «однако» всегда были моей сильной стороной) человеческие законы допускают послабления с учётом мотивов и смягчающих обстоятельств, чтобы серьёзность наказания соответствовала серьёзности преступления.
Я буду спорить, чтобы смягчить приговор и наказание, которое Шазам получит за своё преступление — а оно, по сути своей, сводится к тому, что он любит меня сильнее, чем саму жизнь. Ужасное преступление, да?
Как будто такая любовь не является чудом. Наивысшая степень материнской любви, любви лучшего друга, безусловной и чистой.
Я дёргаюсь и едва не перехожу в режим стоп-кадра.
Моё окружение изменилось.
Свет только что взрывом проник в клетку, поначалу ослепляя после долгой темноты. Я много раз моргаю, щурюсь, жду, когда мои глаза адаптируются.
Постепенно я осознаю, что свет вовсе не ослепляющий, а искрящий и слабый. Мои глаза не могли справиться с самым слабым свечением после такого абсолютного отсутствия света.
— Святые кочерыжки, — матерюсь я, хмурясь.
На один вопрос найден ответ.
Я знаю, где я.
Это четвёртый худший вариант из двухсот сорока трёх возможных, которые я насчитала.
Я в клетке, которая подвешена в бескрайней шири космоса. Крошечная, такая крошечная.
Подо мной маячит яркая золотисто-лавандовая планета.
Надо мной поле звёзд.
Слева от меня — калейдоскопическое пятно ослепительной галактики из трёх колонн.
Справа от меня, на расстоянии нескольких миль (а может, нескольких сотен миль; невозможно оценить расстояние в космосе) в вакууме космоса подвешена ещё одна клетка.
Внутри той клетки стоит Шазам, выглядящий таким маленьким и до боли одиноким; он стискивает решётки, смотрит на меня сквозь мили черноты, его фиолетовые глаза сделались огромными от страха и плачут.
Я кричу ему, но он меня не слышит.
Я говорю одними губами, двигая ими нарочито выразительно: «Я вижу тебя, Йи-Йи».
Он плачет ещё сильнее, сгибаясь пополам, бьётся головой о решётки.
Они, может, и включили для нас свет, но мы не можем говорить друг с другом. Наши клетки окутаны коконом слабо светящихся силовых полей, предоставляющих кислород, которым мы дышим.
Пока они с нами не закончат.
Они могут просто выбросить нас в космос в нашем истинном облике, обеспечив быструю и абсолютную смерть для последнего выжившего Адского Кота и одного супергероя, которого скоро забудут.
Пока я смотрю сквозь тьму на своего любимого Шаза, страх сжимает моё сердце кулаком.
Я, Мега. Боюсь. Забавно, что любовь делает это с тобой — делает тебя жадным, вызывает желание получить всё время в мире. Заставляет тебя заботиться о том, жив ты или умрёшь. Заставляет всем своим существом желать ещё один час, ещё один день, ещё одну гребаную жизнь, потому что даже вечности не хватит, чтобы любить так, как я.