Короли алмазов
Шрифт:
— Ты этого не можешь сделать!
— Не смей говорить мне слово «не могу». Для меня оно не существует. — Он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. — К этому давно идет дело, Катарина, так что не стоит делать испуганный вид. Я неоднократно предупреждал тебя, что не буду финансировать твои чрезмерные амбиции.
— Но у меня есть срочные счета.
— Месяц назад я дал тебе чек, которого благоразумной женщине хватило бы на год.
— Я не благоразумная. Я — королевских кровей, — бросила она.
— Скорее нищенка, чем принцесса, — язвительно сказал он.
— Мэтью, ты должен
— Тебе отлично известно, что любовь не имеет общего с нашими отношениями. — Мэтью не спеша встал и саркастически усмехнулся. — Ты перешла черту, Катарина. Когда пятнадцать месяцев назад ты стала моей любовницей, я хотел видеть тебя у себя в постели, а не у себя на шее.
— Как ты смеешь называть меня своей любовницей? Ты забыл, кто я!
— Как можно об этом забыть, — парировал он. — Если ты так стыдишься этого определения, то почему весь Лондон знает об этом? Ведь это не я растрезвонил всем о своей победе. Это ты похвалилась нашими отношениями, чтобы придать себе больше веса в обществе и получить кредит у всех, у кого только можно.
Чековая книжка по-прежнему лежала на столе. Мэтью быстро оторвал чек для Джулии, выписал другой и подал его Катарине.
— Вот держите, княгиня. Это мой последний вклад в бездонную яму вашего расточительства и чрезмерного честолюбия.
Катарина хотела разорвать оскорбительный листок бумаги в мелкие клочья и бросить их в его насмешливое лицо. Однако, практичная часть ее натуры взяла верх, и княгиня просто спрятала чек в сумочку. Изменив тактику, она наклонилась к нему и подставила ему свои трепещущие губы.
Мэтью откинулся назад.
— Все в порядке, Катарина, тебе нет необходимости отрабатывать эти деньги.
— Ты — дьявол, — прошипела она, — надеюсь, ты попадешь в преисподнюю, где тебе и место.
Он засмеялся, убирая чековую книжку в ящик стола.
— Единственное место, куда я собираюсь пойти, это мой офис. Я и так опоздал на важную встречу. Как всегда, ты злоупотребила моим терпением.
— Но, Мэтью, что мне теперь делать?
— Найди себе другого богатого любовника. Или, — усмехнулся он, — ты всегда можешь продать свой жемчуг.
Силы, казалось, покинули Катарину, и когда за ним закрылась дверь, она упала на стул. Значит, он знал. Он знал, что она не могла продать жемчуг. В течение пятнадцати месяцев она спала с ним, и он все это время знал. Именно так он получил преимущество над ней.
Он также знал, что ей будет нелегко найти другого богатого любовника, во всяком случае, в Лондоне. Слишком многим мужчинам было известно о ее связи с Мэтью. Немногие захотели бы занять место «Алмазного Брайта». Были такие, которые хотели бы переспать с ней, но никто не воспринимал ее серьезно и не стремился к длительным отношениям. Они готовы были использовать ее для своего удовольствия, а потом бросить. Что ждет ее в будущем? Перспектива переходить из рук в руки бесконечной череды мужчин?
Как могла она, думала Катарина, со своим происхождением, красотой и умом дойти до такого?
Но она знала как: это все Мэтью!
Он стащил ее с того места, которое должно было стать вершиной ее успеха, в эту канаву нужды. Ее чувства к нему были странной смесью любви и ненависти. Она ненавидела власть, которой он обладал, и холодный расчет,
Катарина встала и решительно расправила плечи. Она еще не потерпела окончательного поражения. Настороженно поглядывая на дверь библиотеки, она подкралась к столу и достала чековую книжку. Вырвав из нее несколько чистых бланков, она спрятала их в сумочку вместе с чеком, который выписал ей Мэтью, и который мог служить полезным образцом его подписи.
Разговор о жемчуге Катарины напомнил Мэтью о его собственной коллекции драгоценностей. В этот вечер у себя в комнате он открыл футляры, вынул бриллианты из выстланных бархатом гнезд, где они лежали со дня смерти Энн. Очень долго он сидел с ожерельем в руке, поворачивая его и так и сяк, и сияние отраженного света слепило ему глаза.
Все это и еще многое другое будет когда-нибудь принадлежать Миранде. Миранде, такой красивой и доброй, на кого он возлагал все свои надежды. Миранде, его единственному ребенку, который должен во всем походить на него, который должен вырасти сильным и умным, чтобы взять в свои руки часть его алмазной империи.
Он подарит ей ожерелье в день ее восемнадцатилетия, решил Мэтью и улыбнулся от удовольствия, предвкушая это событие. Его увлечение алмазами с годами даже усилилось. Камни завораживали его, увлекали в свою голубовато-белую глубину, околдовывали его, подобно сиренам, брали в плен своей поразительной красотой. Но Мэтью верил в чистоту своей страсти к алмазам. Он все еще не догадывался о темном мире, который таился в их огненной глубине, скрытый сиянием их ослепительного света.
Энн могла бы предостеречь его. Она стала бы умолять его не дарить ожерелье Миранде и не взваливать на ее плечи груз заключенного в нем проклятия. Но Энн была мертва, и Миранде предстояло одной встретить несчастья, связанные с ожерельем Брайтов.
Могла бы ее предупредить графиня. Она понимала, какое зло порождали алмазы и желание ими обладать. Но графиня уже не могла помочь ни Миранде, ни Мэтью, потому что она не могла говорить.
Парализованная, она лежала, заключенная в клетку собственной немощной плоти, став живым трупом, потому что тело ее умирало, а разум оставался живым.
Грушевидный алмаз по-прежнему висел у нее на шее, как раньше. Она постоянно думала о нем, и он не давал ей покоя. Она думала о нем, потому что еще до того, как с ней случился последний удар, она завещала его Мэтью.
Графиня любила Мэтью, была на него в обиде и завидовала его женщинам. Становясь старше и все больше страдая от болезней, она постепенно утвердилась в мысли, что этот алмаз был причиной ее несчастий. Поэтому она завещала его Мэтью, зная, что над ним уже тяготеет злой рок, и он уже попал под влияние алмазов, она также была уверена, что он подарит этот камень своей единственной любимой женщине.
Сейчас, когда смерть уже стояла у ее порога, графиня пожалела о своем мстительном поступке. Но она уже ничего не могла изменить. Она не могла ни высказать, ни написать, ни как-то иначе передать свои мысли. Она могла только неподвижно лежать и думать о том ужасном несчастье, которое она навлекла на будущую жену Мэтью.