Короли океана
Шрифт:
Олоннэ напряг слух.
«Уж теперь-то ошибки быть не может», – едва сдерживая переполнявшие его чувства, прошептал он и крепко прижал руку к сердцу, словно силясь удержать его биение.
В самом деле, спустя несколько минут мимо укрытия, где затаился наш матрос, промчался тяжелый экипаж, запряженный пятеркой лошадей. Молодой человек тут же подался вперед с выражением несказанного счастья на лице и с непередаваемым восхищением в голосе проговорил:
– Это она! Господи, как же она прекрасна!..
Он вдруг побледнел, горестно понурил голову и прослезился. «Увы, – продолжал он про себя, – что за злая судьба вывела меня,
Так, рассуждая сам с собой, наш матрос выбрался из своего убежища, бросился к проселочной дороге и бегом помчался в сторону города.
Проявив завидное проворство, он поспел как раз к сроку, чтобы еще раз глянуть на проезжавший мимо экипаж.
В этом экипаже сидели трое: сеньор лет пятидесяти пяти с надменным, пренебрежительным видом и две дамы – мать с дочерью, по всей вероятности.
Хотя старшей из двух дам было сильно за сорок, ей, однако ж, можно было запросто дать года тридцать два – тридцать три, поскольку ее необыкновенная красота сохранилась во всем своем первозданном великолепии. Ее лицо отличалось тонкими чертами, которые с поразительной точностью удавалось передать в камне древним ваятелям, унесшим с собой тайну своего мастерства; кожа у нее была на удивление тонкая, почти прозрачная и гладкая, как у младенца; легкая тень грусти на лице придавала ему еще больше выразительности. Время от времени она бросала томные взгляды на дочь, и тогда ее ярко накрашенные губы приоткрывались в очаровательной улыбке, а глаза, вспыхнув на миг-другой ярким, горячим огнем материнской любви, вдруг затуманивались, обретая задумчивое выражение.
Ее дочери едва ли было шестнадцать. Что же можно сказать о ней, кроме того, что она была такая же красавица, как и ее мать в пору своей юности! Светлокудрая и черноглазая. Кожа у нее имела розовато-опаловый оттенок, губы были алые, а зубы сверкали ослепительной белизной; длинные волосы волнами ниспадали на плечи; стан пленял гибкостью и стройностью. Одним словом, в облике девушки прекрасно сохранившееся очарование ребенка сочеталось с изящной томностью женщины: то была истинная красавица, сама того не сознававшая.
Карету с обеих сторон сопровождали четверо вооруженных до зубов слуг в парадных ливреях.
Когда тяжелый экипаж скрылся за углом ближайшей улицы, наш молодой герой будто разом вырвался из плена наваждения, что охватило его.
«Милая Виолента! – молвил он. – Женщина ты или ангел? Я же, я – жалкий безумец! Посмел полюбить это небесное создание! О да, я люблю ее! Люблю так, что готов умереть по одному лишь слову, ежели оно слетит с ее губ, по одному знаку ее розоватых пальцев. О! Видеть ее! Видеть всегда!..»
И, точно слепой безумец, он пустился бежать дальше – следом за экипажем.
Впрочем, эта гонка с преследованием продолжалась недолго. Карета резко свернула в сторону – и в мгновение ока скрылась во дворе особняка, ворота которого тут же за нею закрылись.
Матрос остановился
Глянув на дом последний раз, он словно с сожалением двинулся прочь и, пройдя сотню шагов, вошел в кабачок, куда обычно захаживали матросы. Но не затем зашел он туда, чтобы напиться и насытиться: в эту минуту голова у Олоннэ была занята другими мыслями, далекими от желания утолить жажду и голод. Он задержался на миг-другой на пороге, сосредоточенно оглядел низкий, темный, прокуренный зал – и, судя по всему, разглядел то, что высматривал, потому что направился прямо к столу, за которым сидел какой-то одинокий выпивоха, и без лишних церемоний подсел рядышком.
Двое моряков, поскольку незнакомец тоже был в костюме матроса, обменялись улыбками и рукопожатиями.
– Ну как, Питрианс, – с чуть заметным смущением спросил Олоннэ, – что новенького, старина?
Поспешим тут же заметить, что «старина», к которому обратился наш герой, был крепким молодцом под шесть футов ростом – сущим геркулесом с плутоватым, хотя и симпатичным, лицом и проницательным взглядом; на вид мы дали бы ему от силы года двадцать два.
– Ничего такого, что тебе было бы не по душе, матросик, – отвечал тот с улыбкой. – Да ты и впрямь в сорочке родился, как поговаривают старые кумушки. Все складывается для тебя на удивление удачно. Сама судьба на твоей стороне – обделывает твои делишки наилучшим образом.
– Как это? Выкладывай, да поживей, матросик!
– Сам посуди. Сеньор дон Блаз Салласар, граф Медина-дель-Кампо и герцог де Ла Торре… ох уж мне эти чертовы испанцы – пока выговоришь все их имена да титулы, язык сломаешь!..
– Не томи же!
– Ну так вот. Этот самый сеньор, кажется, доводится закадычным дружком нашему королю, Его Величеству Людовику XIV, ведь не случайно он торчит у него при дворе уже бог весть сколько времени…
– А мне-то что с того?
– Терпение, дружище! Я и говорю, этого самого дона Блаза, и прочее и прочее, видимо, назначили вице-королем Перу по велению испанского короля, его государя, питающего к нему совершенно особое уважение.
– А мне-то какой от этого прок?
– Такой, что ты и не представляешь. Хотя французский король воюет с испанским, господин Кольбер получил приказ милостиво предоставить в распоряжение сеньора дона Блаза, и прочее… фрегат «Пор-Эпик» да снарядить его в Перу. А господин Кольбер решил по случаю использовать этот самый фрегат для слежки за берегами Испании… Да ты слушаешь меня или нет?
– Я весь внимание, да только вот ни черта не пойму!
– Потому что ни черта не хочешь, хотя все ясно как божий день. Министр не посмел ослушаться королевского приказа, договорился с управляющими Вест-Индской компании, и те известили капитана Гишара, чье судно готово к отходу, что ему надлежит взять к себе на борт и доставить на Санто-Доминго, причем со всеми почестями, достойными его ранга, графа Медина-Кампо, новоиспеченного вице-короля Перу, с домочадцами. Так что на борту «Петуха» все подготовлено к приему важных пассажиров. И по приходе судна на Санто-Доминго господину д’Ожерону, губернатору французской части острова, будет проще простого препроводить графа в целости и сохранности, вместе с его свитой, на испанскую территорию.