Короли в изгнании
Шрифт:
– Вероятности – вот ключевое слово. – Макс назидательно поднял указательный палец. Палец у него, как с усмешкой отметил Виктор, был таких размеров, что с легкостью мог привлечь внимание не только двух захмелевших девиц, а смеяться мог заставить целую толпу дураков. – Мы занимаемся исследованием вероятностей и вариантов, притом вариантов обязательно убедительных, выдерживающих проверку реальными, объективными фактами истории.
Макс сделал короткую паузу, разом уполовинив содержимое стакана, и продолжил:
– Вот вам, девушки, навскидку два примера о роли личности в истории. Вы знаете,
– Ленин? – переспросила Хейди, которая, судя по выражению ее лица, про Ленина услышала впервые в жизни.
Но вот Лин, изучавшая социологию и историю экономических учений, как оказалось, кое-что о Ленине знала.
– Ты имеешь в виду Ульянова? – деловито спросила она. – Он, кажется, был членом ВРК вместе со Свердловым и Дзержинским?
– Да, – усмехнулся Макс, бросив мимолетный взгляд на Виктора. В его взгляде было столько иронии, сколько поместилось. – Да, Лин, он был тогда в Петрограде. И был он, между прочим, первым предсовнаркома Республики.
– Bay! – Хейди удивленно раскрыла свои небесно-голубые глаза, в которых, впрочем, было сейчас больше алкогольного энтузиазма, чем здравого смысла.
– Точно, – нахмурила лоб Лин, пытавшаяся, видимо, припомнить стершиеся из памяти за ненадобностью подробности.
– Именно, – подтвердил Макс. – И это был, девушки, очень и очень многообещающий политик. И не погибни он летом восемнадцатого, кто знает, какими путями пошла бы в дальнейшем история русской революции.
– А разве у революции могли быть другие пути? – Хейди, кажется, даже протрезвела от такой крамольной мысли.
– А почему нет? – пожал плечами Макс.
– Да, – неожиданно поддержала его Лин. – Могли. Ульянов же был за военный коммунизм и против НЭПа, ведь так?
– Ну где-то так, – вынужден был согласиться Виктор, ругая в душе Макса на чем свет стоит за то, что тот полез в такие дебри. Черт их знает, этих нынешних европейских коммунистов, что они там, вернее здесь, себе думают.
– Вот видите, – усмехнулся Макс. – Та же революция, в той же самой стране, одни и те же люди, но замена одной ключевой фигуры на другую, возможно, – я уточняю, возможно не значит обязательно – могла изменить ход событий самым драматическим образом. Или нет.
– Красиво, – согласилась Лин и подняла свой стакан. – За вариативность истории, геноссен, и за то, что все состоялось так, как состоялось.
Тост всем понравился, и они дружно выпили за неизменность исторической последовательности.
– А второй пример? – вспомнила Лин, глаза которой блестели теперь так же, как и глаза Хейди.
– Второй? – задумчиво переспросил Макс, откидываясь на спинку стула. – Извольте, есть и второй.
Он разлил водку по опустевшим стаканам и продолжил свой мысленный эксперимент с двумя историями одной и той же революции. Виктору показалось даже, что Макс получает от этого какое-то извращенное, по мнению Виктора, удовольствие.
«Ну-ну, – подумал он с сарказмом, – чем бы дитя не тешилось! А девки все равно пьяные, им чего не расскажешь, все будет в струю».
– Второй пример относится к тому же времени, что и первый. К лету тысяча девятьсот восемнадцатого.
Макс замолчал на секунду, видимо, формулируя свою «гипотезу».
– Ну же! –
– Летом восемнадцатого, – немецкий акцент Макса стал отчего-то более жестким, очевидным, – обострились отношения между большевиками и левыми социалистами-революционерами.
– Эсерами, – блеснула неожиданной эрудицией Хейди и пьяно засмеялась, довольная собой.
– Эсерами, – согласился Макс, одобрительно кивнув смешливой девушке. – Причины разногласий были, естественно, исключительно идеологического характера, но в подоплеке имел место личный конфликт, я бы сказал, личностная несовместимость того самого Ульянова, о котором мы уже говорили, и некоторых лидеров социалистов. Так вот, конфликт интересов едва не привел к военному мятежу, но в последний момент Дзержинскому удалось договориться с Александровичем, и кризис был преодолен. Эсеры остались в правительстве, а правительство, в свою очередь, осталось коалиционным, но ситуация в июле восемнадцатого была очень и очень напряженная. Еще чуть, и полыхнуло бы!
– Не преувеличивай, Макс, – возразил Виктор, тоже помнивший это место в «Кратком курсе». – Ну какая такая большая беда могла бы случиться? Отодвинули бы эсеров, и всех дел. Их и было-то всего ничего.
– Не скажи. – Макс взял со стола пачку беломора, выудил одну папиросу, обстоятельно обстучал ее о ноготь большого пальца («И где только научился, мерзавец!» – восхитился Вик тор.), закурил. – Ты не забыл, часом, кто командовал РККА в освободительном походе?
– А! – понял Виктор его логику. – Вот ты о чем.
– Именно, – подтвердил довольный Макс.
– Вы о чем? – поинтересовалась Лин.
– О том, – объяснил Макс. – Что главкомом Красной армии в тридцать девятом-сороковом годах был маршал Муравьев, [81] а он, между прочим, в тысяча девятьсот восемнадцатом еще большевиком не был. Муравьев был как раз эсером, как и начальник Генштаба, маршал Егоров, кстати. И вот представьте, сложись дела не так, как сложились, как бы повели себя эти двое? Муравьев ведь тогда фронтом командовал…
81
Муравьев Михаил Артемьевич (1880–1918) – левый эсер, подполковник Царской армии, с 13 июня 1918 года главнокомандующий войсками Восточного фронта. После левоэсеровского мятежа 1918 года в Москве Муравьев поднял мятеж в Симбирске. Убит при вооруженном сопротивлении аресту.
– Ты думаешь, маршал мог поднять мятеж? – с ужасом спросила Хейди.
– Вот этим и занимается социалистическая альтернативная история, – усмехнулся ей в ответ Макс. – Она исследует возможности, варианты событий, проверяет историю на прочность. Теперь понятно?
Он выпил водки и, загасив папиросу в пепельнице, перешел ко второй части вопроса.
– А вот буржуазные альтисторики по своей природе реваншисты. Они сублимируют в своих фантазиях собственный комплекс неполноценности. Свое ощущение обреченности и тотального поражения в историческом споре с социализмом.