Короли в изгнании
Шрифт:
«Пять пирожных, – подумала она с вожделением, представляя себе пять пирожных на серебряном – почему серебряном? – блюде и провожая официантку нетерпеливым взглядом. Официантка не спешила, и это раздражало. – Пять пирожных и много крепкого горячего кофе!»
Рот наполнился слюной, и на душе стало чуть легче. Она усмехнулась мысленно, поражаясь тому, как такие маленькие, в сущности, вещи – кофе и пирожные, например, и богатое воображение в придачу, могут повлиять на психическое состояние человека.
«Все мы рабы физиологии, – уныло признала она. –
– Игорь Иванович, – спросила Лика, поворачиваясь к Кержаку. Ее пальцы между тем автоматически достали из портсигара пахитоску, и Лика прикурила от поднесенной Кержаком зажигалки. Получилось, как если бы она просила прикурить, но она хотела спросить.
– Игорь Иванович, – сказала она, затянувшись и выпустив дым. – А почему именно Ленинград?
Но ответить Кержак не успел. Пока он собирался. Лику окликнули.
– Лика?! – В голосе окликнувшего ее мужчины смешались удивление, недоверие, даже неуверенность, и еще, кажется, оттенки радости примешивались к хаосу эмоций, прорвавшемуся в этом голосе.
Взгляд в спину нервировал ее уже секунд сорок, и не только ее. И Вика и Тата тоже его почувствовали и напряглись, хотя истины ради стоит отметить, что никто из троих опасности во взгляде не почувствовал. Если бы почувствовали, бедный Вадик был бы уже трупом и его кисочка тоже. Теперь она его узнала. То есть то, что интересный и хорошо одетый мужик, пьющий с утра пораньше шампанское («Ну и кто ты теперь, Вадик, аристократ или дегенерат?») в компании ухоженной брюнетки, ей знаком, Лика поняла сразу, как только вошла в кафе. Но узнала она его только теперь, услышав голос.
Пятнадцать лет назад Вадик Ставров был веселым красивым парнем. Ну пусть не парнем, а молодым мужчиной – он учился на три курса старше все-таки, – но используемые термины дела не меняют. Он был молод, весел и все было при нем. Высокий, с темно-русыми волнистыми волосами, голубоглазый атлет, он просто не мог не нравиться женщинам. И он им нравился. Всем. Ну пусть не всем, но большинству – это уж точно. К тому же и не дурак, что тоже было не характерно. Книжки почитывал, на премьеры захаживал, выставки посещал… А Лика… Лика была Ликой, одной из энного количества дур и дурех, которые ведь и знали наперед, «чем сердце успокоится», но и устоять перед очарованием Вадика не могли.
– Лика?! – воскликнул Вадик, и Лика обернулась.
Она обернулась медленно, чтобы Тэта в излишнем рвении не пристрелила красавца, и успела заметить мелькнувший в глазах Кержака нешуточный интерес – еще бы, ему ведь ужасно хочется знать о ней как можно больше, чтобы понять, кто она или что.
Вадик уже был на ногах и шел к ней.
– Лика! – повторил он, радостно и потрясенно вглядываясь в ее лицо. – Это ведь ты? Ведь правда?
«Нет, ну что за дурак! Нет, Вадик, это не я, это тень отца Гамлета».
– Правда, – ответила Лика, рассматривая Вадика. Он заматерел и превратился в интересного мужчину («По местным понятиям, разумеется», – отметило ее циничное сознание), к тому же
– Ты шикарно выглядишь! – Вадик был потрясен, но для нынешней Лики это уже было не актуально. Во всяком случае, в том давнем смысле слова. Однако…
«Он? – удивилась Лика, прислушиваясь к своим ощущениям, столь неожиданно погнавшим ее «погулять». – Нет, навряд ли. Он никакой».
Действительно, кроме равнодушного интереса к призраку из прошлого, она ничего не чувствовала. Ничто не шелохнулось в душе, и сердце по-прежнему ритмично качало кровь. Или это Маска гнала кровь по ее телу? Неважно. Разделить их теперь было уже невозможно. Никто не смог бы этого сделать. Даже Меш, и тот не мог объяснить того страшного чуда, которое совершил на пару с Саркофагом.
Вадик уже стоял перед ней, растерянно улыбаясь и буквально раздевая ее своим ставшим вдруг жадным и липким взглядом. Его воодушевление позабавило ее на мгновение, но на смену иронии быстро пришло раздражение.
– Иди, Вадик, – сказала она холодно и затянулась. – Иди! Не маячь, а то кто-нибудь из моих людей может тебе что-нибудь сломать. Будет больно. Ты же врач. – Она смерила его взглядом и пришла к выводу, что не ошибается. – Хоть и бывший. Должен знать.
Потеряв к внезапно сдувшемуся, ставшему каким-то мятым и блеклым, как использованный презерватив, Вадику интерес, она снова повернулась к Кержаку.
– Извините, Игорь Иванович, – улыбнулась она Кержаку. – Нам помешали.
Но им помешали опять.
Неожиданно быстро вернулась официантка. Вернее, теперь их было две, и третья спешила следом.
«Дошло наконец, – удовлетворенно констатировала Лика, увидев этот парад, но тут же поморщилась, уловив сквозь сложные запахи кофе («Терпимо») и пирожных («То, что доктор прописал, хотя могли бы быть и свежее») дуновение коньячного аромата. – Ну что за люди!»
Первая официантка – та самая – уже расставляла на столике чашечки с кофе, сахарницу и прочие причиндалы.
– Милочка, – Лика выстудила голос так, что ей самой стало знобко и неуютно, – если я заказываю коньяк, то я ожидаю, что его мне и подадут.
Она смотрела на вторую официантку, на подносе которой, собственно, и стояли коньячные бокалы.
– Но… – начала отвечать стремительно краснеющая девушка, однако Лика не дала ей продолжить.
– Передайте, милочка, бармену, – сказала она сухо, – что у каждого напитка есть свой вкус и запах. То, что вы принесли, это не V.S.O.P. и даже не V.S. [85] Это бренди. Неплохой, положим, даже французский, но бренди, а не коньяк. Вы меня поняли?
– Да, – пролепетала девушка. Руки у нее начали трястись, и бокалы, оставшиеся на подносе, тихо позвякивали.
85
V.S. (Very Special) – возраст коньяка не менее 2,5 лет.