Короткое время бородатых
Шрифт:
Видения, дали ночные,
На паперти северных гор.
Качали нас звезды лесные
На синих глазищах озер.
Смолкла гитара, но не успели передохнуть струны, а Славик уже вскочил и, пританцовывая, завел:
Убегу - не остановишь.
Потеряюсь - не найдешь
Я - нелепое сокровище,
Ласкающийся еж!
Потом Володе гитару отдал, тот ударил по струнам:
– Зоя, пляши.
Зою уговаривать не пришлось. И места хватило всем, даже Славику, танцевавшему винегрет из твиста, гопака, шейка, барыни и всех остальных известных и неизвестных ему танцев. Жаль, песня была коротка! Но ее удлинили,
– Ча-а-ю! - упав на кровать, взмолилась Зоя.
– С двойной порцией варенья, - разрешил Славик. - И мне тоже.
– Андрею варенья не давать, а чтобы не обиделся, разрешить читать стихи. Не свои, конечно.
– Я их пишу? - возмутился Андрей.
– Сейчас все пишут. И ты, наверное, тоже.
Андрей решил не спорить и начал:
К нам в гости приходит мальчик
Со сросшимися бровями,
Пунцовый густой румянец
На смуглых его щеках.
Андрей читал негромко, сознательно приглушая голос. Ему нравилась размеренная, неторопливая, как бы беседующая и размышляющая ритмика кедринского стиха. Когда он замолчал, Славик спросил:
– Чьи?
– Дмитрий Кедрин.
– А я и не слыхал про такого.
– Я сам только нынешней зимой узнал. Его убили в сорок шестом. Он прошел войну, а потом погиб.
– Как?
– Шел ночью, и его убили. Неизвестно кто. Их не нашли.
Володя, окончательно завладевший вареньем, отложил гитару, а Иван взял ее в руки, начал перебирать струны, что-то напевая себе под нос.
– Пей чай, Иван.
– Не. Всё.
– Играешь?
– Бренчу.
– Давай что-нибудь.
– Галочка, моя ты родная, - запел Иван. - Моя ты милая, мой идеал. А я не хаваю, не пью, Галка, я тебя люблю.
Глаза его загорелись откровенно наигранной, дешевой страстью.
Только руки были искренни. Они делали свою работу старательно. Длинные пальцы легко двигались по струнам, ни одного лишнего движения, ни капли манерности, ни оттенка позерства.
– Во, какая песня! - обрадовался Славик. - Надо выучить. Дома петь будем. Валяй еще, Иван.
Иван спел еще что-то такое же разухабистое и огляделся, любуясь произведенным впечатлением.
Славик ликовал:
– Давай еще!
Володя улыбался.
– Ну, давай еще! - не унимался Славик.
– Чего пристаешь? - остановил его Андрей. - Устал парень.
– Не. Я не устал, - встрепенулся Иван, - только... - он замялся, не зная, как сказать, а потом, взглянув на Зою, смутился.
"Весь остальной репертуар лишь для мужского общества", - понял его Андрей.
– Иван, ну, спой же ты... - упрашивал Славик.
– Счас. Заделаем.
Пальцы Ивана легким движением прошлись по струнам. Гитара отозвалась нежным глуховатым звуком.
– Снова замерло все до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
негромко выводил Иван.
Андрей с удивлением глядел на него и слушал: ему казалось, что голос Ивана стал совсем другим, высоким, чистым. Куда девалась его манерность? Ровный, вполсилы голос просто рассказывал.
И виделась Андрею деревня, освещенная белыми кострами цветущих яблонь; спящие дома с глухими ставнями и прохладная тишина, пришедшая с темных полей, в которых ни огонька, ни звука; и счастливый человек, в душе которого столько любви, что не может
И человек приглушает голос, покоя сон спящих.
В последний раз прошлась по струнам рука и замерла, и Иван молчал, еще не поверив, что может понравиться ребятам такая простая давнишняя песня.
"Вот тебе и Ваня", - подумал Андрей.
Иван снова запел, теперь "Темную ночь", но Андрею было теперь не до песни: он глядел во все глаза, пытался найти и не находил в этом худощавом парне того длинного мокрогубого урода, которого видел в клубе и потом возле вагончика. Что изменилось в нем? Может быть, чище стали глаза, просветленные песней, раздумьем? Кажется, да.
Варенье кончилось, чайник опустел, разговаривали. Только Иван молчал, изредка поднимая голову. А потом он встал, осторожно положил гитару на кровать и пошел к двери.
– Ты куда? - окликнул его Славик.
– Пойду. Пора.
– Чего там, сиди.
– И вправду уже пора, - глянув на часы, вздохнула Зоя и поднялась. Спокойной ночи, хозяева.
Иван открыл дверь, пропуская Зою вперед.
– Заходи! - крикнул вслед ему Славик, а когда дверь захлопнулась, проговорил:
– А этот Иван вроде ничего парень?
Володя зевнул:
– Все мы хорошие.
Разойдясь по комнатам, потушили свет. "Чуть не забыл, - простонал Славик. - Мне же в шесть надо подняться. Ты не проснешься?"
– Сил не хватит, - ответил Андрей.
– Придется девчонкам записку написать.
Набросив плащ, он вышел из комнаты.
Андрей засыпал.
– Андрюха, - свистящим шепотом проговорил вернувшийся Славик. - Зоя-то на кухне с Иваном за жизнь беседует.
– Картина известная, - сказал Андрей. - Девушка, подождите, посидим, ночь больно хороша. И пошел про свою несчастную жизнь молоть, слезу вышибать. Спи.
10
Вечером Андрей разыскал Кольку и сказал:
– Завтра в десять ноль-ноль соберешь своих индейцев и приведешь к нам в столовую. Ясно? Только своих. Посторонние знать не должны. Понял?
– Понял, - ответил Колька, хотя он, конечно, ничего не понял. - А ты значки нам нарисовал?
– Какие там значки! Здесь такое дело заваривается, - насколько мог сурово произнес Андрей.
– Какое? - перепугался Колька. - Проболтался кто, да?
– Завтра в десять ноль-ноль. И только свои, надежные люди. В ком уверен. Пока. - Андрей сразу ушел.