Короткое время бородатых
Шрифт:
Гитара сбилась с голоса и замолкла. Иван вскочил с растерзанной постели, замер, испуганный взгляд его устремился Андрею за спину, в раскрытую дверь, и, вернувшись успокоенно назад, быстро обежал измятые постели, загаженный объедками стол, стены, с которых во множестве смотрели журнальные красавицы.
– Чего пришел? - пробурчал он.
– Поговорить.
– На очной ставке поговорим.
– У меня сейчас дело есть.
– Ну, выкладывай.
– Сейчас я тебя буду спрашивать - ты отвечать. Ясно? Начнешь дурачка строить - повернусь и уйду, уж тогда действительно в следующий
Иван бросил на Андрея короткий взгляд, словно прицениваясь к его словам: правда или нет. Но промолчал.
Андрей спросил прямо:
– За что били?
– А то сам не знаешь? За девку! Что? Не имеем права, если к чужой девке лезешь?
– Если мне она чужая, то родная кому? Тебе? Твоим дружкам? И потом, вот ты недавно с Зоей сидел до петухов. Имеем мы полное право избить тебя за то, что к чужой девке, как ты говоришь, лезешь? Ну, скажи по-честному, имеем?
– Да что я, - замялся Иван. - Я же просто так, разговор один. Разве не имею права поговорить?
– Почему же можно тебе, если нельзя мне.
– Да, знаешь, - пробубнил Иван, - вроде попугать хотели. Не трогать. А там по пьянке вышло.
– Не ври... У нас сидел тогда, наверное, как на разведке. Меня рассматривал. Чтоб не спутать.
– Не! - вскочил Иван с кровати, разворачивая во весь рост худое нескладное тело и отмахиваясь растопыренной пятерней, словно открещиваясь. Не! И не подумай. И в голове такого не держал! Я те, парень, честно говорю, век свободы не видать, - и закричал, захлебываясь: - Да я что, дурак меченый?! Год всего на бесконвойке живу, ни забот, ни горя! И на такое дело полезу?! Какая от этого прибыль!? Опять балоху через проволоку видеть?! Не-ет, - лицо Ивана скривилось, длиннопалой рукой расстегнул он рывком ворот рубахи, потер грудь, - не имел я на тебя никакой злобы... А водка вот... от нее все. Все от нее, проклятой. Выпили, и так получилось.
Андрей почувствовал бессмысленность своего прихода и даже улыбнулся.
– Смеешься, - скрипнул зубами Иван. - Смеешься, думаешь, я дурачка строю.
– Брось ты...
– Ладно, не привыкать. На то и Ваней зовусь, чтобы в дурачках ходить.
– Ну, брось, говорю, - поморщился Андрей. - А с милицией, ладно, я постараюсь уладить дело. Только ты меньше водку ешь, а то напьешься и опять тебя на подвиги потянет.
Иван вскочил - лицо его оскалилось в робкой, заискивающей улыбке - и засуетился, принялся смахивать на пол объедки, очищая угол стола, выхватил из-под кровати бутылку.
– Садись... Садись... Не, я тебя так не отпущу. Выпьем мировую. Я знал, что ты парень-гвоздь. Садись. Иначе буду думать, что ты брезгуешь. Не обижай... по-человечески...
Андрей и в самом деле с трудом сдерживался, его подташнивало от одного вида этого стола, покрытого липкой, нечистой клеенкой, на которой в лужицах томатного соуса, пролитого из консервных банок, лежали крупно нарезанная селедка, замусоленные черствые огрызки хлеба, ломтики желтого застаревшего сала, и обсосанные мундштуки папирос торчали там и здесь, вонзившись в селедку и в хлеб, и в сало, точно кто-то обстреливал ими стол, не разбирая, куда попадет. Да и сам хозяин комнаты внушал отвращение ничуть не меньшее: заискивающая
– Спасибо, кореш. Век не забуду. Это конечно. Надо по-человечьи. Чего по пьянке не случается? Сами разберемся.
Андрей хотел уйти, но Иван уже тащил его за рукав к столу.
– Нет. Я пить не стану. Ты же знаешь, у нас не пьют.
– Ничего, ничего, - пригибаясь к столу и торопливо разливая остатки водки по стаканам, говорил Иван и приглушал голос до шепота, оглядываясь по сторонам. - Все будет между нами. Мертвое дело. Мировую можно. Сам бог велел.
– Нет, - твердо сказал Андрей.
– Ну, лады, лады, - испугавшись, успокоил его Иван. - Нельзя, значит, нельзя. Закон есть закон. Понимаю. Посиди со мной, только чокнись.
Он перелил водку в свой стакан.
– За твое здоровье. Чтоб жизнь у тебя была слаще сахара.
Выпив, Иван еще больше опьянел, снова начал жаловаться и ругать кого-то, кому-то грозил большим костлявым кулаком.
– Ну, мне пора, - поднялся Андрей, взглянув на часы.
– Да что ты, посиди... Не-е... Я не отпущу.
– Мне пора, - повторил Андрей и быстро вышел во двор.
Иван выбежал за ним и, тревожно заглядывая в глаза, спросил:
– А это железно? Что ты говорил...
– Сказал, значит, все, - и быстро пошел прочь, низко нагнув голову, а во рту стояла горечь, и пальцы были липкими, будто измазал он их о клеенку, что покрывала стол в Ивановой комнате.
Вечером первым пришел Григорий.
– Как? - спросил он. - Здоровеешь душой и телом?
– Не по дням, а по часам. Здесь харчей натащили, ешь.
– Это можно. Да... Лейтенант завтра приезжает. Участковый. Будет разбираться.
– Разбираться-то уже не в чем, - не глядя на Григория, проговорил Андрей и подумал: "Ну, сейчас начнется".
– Как не в чем? - удивился Григорий.
– Видишь ли, какое дело... Как бы тебе объяснить... В общем, - Андрей мялся, с трудом выдавливая из себя каждое слово, и наконец, отчаявшись, выпалил скороговоркой: - Я их простил. И пообещал уладить дело с милицией.
– Трах-тарабах-тах-тах-тахтах! - рассмеялся Григорий. - Ничего не пойму.
– Я их простил. Понимаешь? Простил. И обещал уладить дело с милицией. Теперь ясно?
– Теперь, кажется, ясно, - медленно произнес Григорий и, отойдя к окну, забарабанил пальцами по стеклу. - Струсил? - спросил он.
– Да при чем тут струсил? - страдальчески сморщился Андрей. - Чего их бояться! Ты уж плети, да меру знай. Что здесь, мафия...
– Мафия не мафия, - исподлобья взглянул Григорий. - Просто, видимо, ты испугался, как бы ненароком не посчитал тебя кто-нибудь мстительным человеком. А вдруг кто-то прошепчет за углом: "Ну, подрались... ну, побили морду... Всякое бывает, не ангелы! Что ж, обязательно надо милицию впутывать, губить человека. Так можно всех пересажать". Наверное, этого шепотка ты и перепугался. Да заодно появилась возможность трусость спрятать за очень красивой ширмой доброты.