Корректировка 2
Шрифт:
Джуны в комнате не было.
— Она там, покурить вышла, — сказал Тариэл, показывая на балкон, и улыбнулся мне. — Я очень рад, что мы познакомились. Без дураков.
— Я тоже, — сказал я и встал.
— Вам нравится Евгения (он ни разу за вечер не назвал её Джуной)? Я имею в виду, как женщина.
Я открывал дверь в ванную, когда услышал это, и обернулся, не доверяя своему слуху. Мало ли что почудится спьяну. Но Тариэл смотрел на меня так, что сомнений быть не могло. Он ждал ответа.
— Нравится, но это не имеет значения. У нас с ней… — помолчал, подбирая слова, — лапидарные отношения, — наверно, в эту минуту мною распоряжалось
В ванной я сунул голову под холодную воду на пару минут. В гостиную вернулся почти протрезвевшим — наноботы быстро нейтрализовали алкоголь.
Звучала медленная музыка. Тариэл танцевал с Джуной. Они неторопливо кружились, покачиваясь в такт мелодии. Судя по всему, в танцах они придерживался старомодных вкусов.
Тариэл подвел девушку ко мне:
— Потанцуйте. А я приготовлю коктейль.
— Не танцевал сто лет, — промямлил я.
— Не бойся, у нас тут не конкурс бальных танцев, — сказала Джуна. — Главное партнерше ноги не оттоптать, остальное неважно.
Под взглядом её гипнотических черных глаз, я как сомнамбула послушно встал с кресла, левой рукой взял её руку, а правую положил на талию, и мы стали медленно кружиться.
Некоторое время танцевали молча.
— У меня опять такое чувство, будто мы с разных планет, — сказала Джуна.
— У вас, что-то было с Тариэлом?
Зачем я это спросил? Она посмотрела мне прямо в глаза.
— Один раз, и это не считается.
Я молчал, и она продолжила.
— Я знала Мию, его жену. Она нас и познакомила. Тариэл безумно её любил. Мия умерла от опухоли мозга. Представляешь, жена нейрохирурга умирает от опухоли мозга — какая гримаса судьбы. Я пыталась помочь, но ничего не вышло. Не помню названия, но какая-то гнуснейшая болячка — смертность под сто процентов. Тариэл был убит горем и даже начал пить. Через три месяца я пришла к нему и… как-то само-собой все случилось… всю ночь он называл меня Мией, а утром мы оба сделали вид, что ничего не было. Но пить он перестал, а я на месяц потеряла дар. Такова цена. Понимаешь, тратится одна и та же энергия. Тариэл этого не знает, чувствует свою вину и всё время пытается подобрать мне жениха, — девушка усмехнулась. — Никому не пожелаю такую жену, как я. Не по этой я части.
Было уже далеко за полночь, я воспрял духом и мог продолжать посиделки. Тариэл, казалось, тоже не знал устали, продолжал сыпать тостами, но Джуна отведя меня в сторонку, шепнула, что утром у него операция и надо выспаться, а нам пора восвояси. Я резко вспомнил, что и нам самим завтра в путь.
Хозяин дома в категорической форме запретил нам идти ловить такси и самолично развез на своей «волге», Джуну домой, а меня в гостиницу.
Веселая страна, Грузия, где никто не считает для себя зазорным, выпив, садиться за руль. Красавец Тбилиси! Много бы я дал, чтобы ещё погулять по твоим проспектам и улочкам, поесть хинкали в живописных забегаловках, выпить с простыми и очень наивными, по-доброму, людьми за дружбу, понимание и, «втихаря», за Сталина. Оказываться не выпить за Сталина нельзя! Подняться на Нинацминда и оттуда увидеть тебя с высоты орлиного полёта. Нет — не увидимся мы с тобой, дорогой мой Тбилиси! Увы, обстоятельства сильнее нас.
Тинатин ждала меня в номере. Курила, по-хозяйски разлегшись на диване. Голая. Одежда висела на стуле. Рядом початая бутылка шампанского.
Не скажу, что
Когда после букета наслаждений мы лежали расслабленные, она вдруг спросила:
— Что у вас с Саркис, получилось что-нибудь?
Тон у неё был абсолютно безразличный, но я почему-то насторожился. Что-то помешало мне сказать правду.
— Да, так… ты была права, способности посредственные. Пустой номер. Зря потерял время.
— Что собираешься делать?
— Не знаю… наверно вернусь в Баку.
Я врал и не понимал, зачем я это делаю? Встал, собираясь в душ.
Тина сладко потянулась, хлебнула шампанского и выдала:
— А хорошо с тобой было… даже жалко!
— Чего жалко? — не понял я.
— Ни чего, а кого. Тебя жалко, дурачка.
На последней фразе её мелодичный голос обрел зловещие нотки, что заставило меня уже взявшегося за ручку двери в ванную, обернуться.
От увиденного, волосы немножко встали дыбом.
Девушка стояла облитая лунным светом. Против Луны лица видно не было, только светлым ореолом вспыхнули волосы, как нимб какой-нибудь Богородицы на старинной иконе. Только в отличие от богородицы в руках у неё были серпы. Вернее, не так — лезвия серпов росли прямо из рук, как у какого-нибудь терминатора. Она подняла их к груди и стала похожа на богомола. Непередаваемо жуткое зрелище.
— Ну, вот и эндшпиль, — хриплым голосом сказала «богомолиха» и словно по льду заскользила ко мне.
В этот момент распахнулась дверь в ванную и меня за руку втянули внутрь. Передо мной была… Ева. Надо было удивиться, но мои способности удивляться исчерпались. Она отпихнула меня в сторону и защелкнула замок. В следующий момент в дверь долбанули так, что посыпалась штукатурка. Мы подперли дверь тумбочкой. А тумбочку я подпер собой, больше было нечем.
— Феликс, золотце, что ж ты спрятался от своей Тиночки? — голос за дверью напоминал рычание. — Ведь нам было так хорошо. Выйди ко мне, мой зайчик! Поцелуй в уста сахарные!
— Не знал, что ты такая гадюка, — откликнулся я. — Со змеями не целуюсь!
За дверью издевательски захохотали.
— Хватит препираться, давай руку! — торопливо сказала фея.
— Чего? — тупо спросил я.
В дверь долбанули еще, затрещал косяк. На сколько её хватит? Еще на пару раз?
— Руку давай, идиот! — закричала Ева.
Я сунул ей руку, и она обхватила её обеими ладошками.
— Считай до десяти!
Я послушно стал считать. Раз, два, три, четыре… Что-то вливалось в меня.