Корректировка 2
Шрифт:
Наконец-то мы посмотрели друг другу в лицо. Там на горной тропе, я покаянно отводил взгляд, а для Косыгина насколько я понял, было характерно смотреть под ноги, будто боялся споткнуться. Под коротким ежиком седых волос лицо узловатое, давно усталое, безулыбчивое. Лицо человека, привыкшего быстро решать, а не разводить турусы на колесах. Пожалуй, его отличала хмурость. Он ее не скрывал, и это привлекало. Хмурость его шла как бы наперекор общему славословию партийной братии, болтовне, обещаниям скорых успехов.
— Добрый… Присаживайтесь… как вас
— Величать не надо, просто Григорий, — нахально улыбнулся я.
— А знаете что, «просто Григорий», давайте-ка чайку попьем.
— Благодарю, я уже утром пил, — так запросто хлебать чаёк с премьером на виду у всей столовой мне было как-то неловко.
— Нет, нет, утром было утром, а сейчас со мною за компанию, уж не откажите.
Ну как тут откажешь? Чай был такой горячий, что и чашку в руку не возьмешь.
— Горячо? — усмехнулся премьер. — А разве чай можно пить холодным? Какой в этом смысл? Нет, он обязательно должен быть горячим, тогда это настоящее удовольствие. Сушки берите… вкусные!
— Спасибо! — я взял сушку.
Ранее я слышал, что Косыгин резко отличается от остальных членов Политбюро ЦК КПСС: умом, необъятными экономическими знаниями и скромностью. Скромность действительно имела место. Но что-то все равно отличало Алексея Николаевича от простых смертных — даже скромничал он начальственно, быть может, помимо воли давая понять: да, я держусь с вами «на равных» — делаю вам одолжение. Таким образом, абсолютного равенства не получалось. Он не говорил, а произносил.
— Где же ваша прелестная дочурка? Ева… кажется?
Тут я понял, что меня проверяют.
— А Евочка в городе, пришлось поселить у знакомых, в санатории место выделили только одно. Но я каждый день к ней хожу. Гуляем, посещаем местные достопримечательности.
— Это не очень хорошо, — поморщился премьер, — папа должен быть с дочерью! Я могу попросить главного врача выделить вам двухместный номер. На одноместные большой спрос, а двухместные, как я знаю, частично простаивают. Руководству не до курортов, слышали, что в спорте творится?
Уединившись в Абхазии, я отключился от внешнего мира. А ведь за один неполный сентябрь столько всего произошло…
Во-первых (не потому, что самое важное, а просто первое сентября), окончательно слился Спасский — просрал матч с Фишером. Тем не менее бабло получил, с родиной делиться не стал, купил джип, набил его капиталистическими товарами и отправил в Союз.
Во-вторых, Олимпиада в Мюнхене, про которую как ни спросишь, первым делом вылазит про теракт палестинцев против евреев. Хотя СССР завоевал там максимальное количество медалей. И… там под конец, произошел самый знаменитый баскетбольный финал СССР-США. Невероятный по накалу матч, каких не было и возможно никогда больше не будет в истории. Матч, где два раза переигрывали последние три секунды, что в итоге принесло победу советской сборной, кажется первый и последний раз.
Ну и наконец, в-третьих (наверное, более важная для советских людей, чем та террористическая олимпиада)
В первой, канадской части победили мы. А теперь вот канадцы приехали в Москву и всё высокое начальство хочет попасть на матчи московской серии. На то и намекал Алексей Николаевич, когда говорил про невысокий спрос на двухместные люксы.
Жуя хрупкие вкусные сушки, макая их в мед и попивая ароматный чаёк, я расслабился и тут же пропустил удар.
— Откуда вы знаете товарища Тохадзе? — как бы между прочим поинтересовался Косыгин. — Ведь это он забронировал вам номер?
— А… ну, да… — я лихорадочно соображал, как представить дело.
— Не суетитесь шеф, — успокоил меня Кир, — он вам с большой вероятностью поверит! Врите, только не завирайтесь.
Зачем врать, скажу правду. Не всю, конечно…
— Дело в том, что у Арчила Вахтанговича были проблемы со здоровьем и я ему помог их решить.
— Интересное дело! Ты что же, врач? — от удивления Косыгин, забыв про показную учтивость перешел на «ты».
— Нет, я не врач. Врачи, как раз ничем не смогли ему помочь.
— Если ты не врач, кто тебя пустил к больному, да еще такому… высокопоставленному?
— Он сам и пустил, а врач был против. Видите ли, Алексей Николаевич… у товарища Тохадзе мочекаменная болезнь в тяжелой форме. Из-за этого одну почку ему удалили, но и во второй камень вырос и время от времени причинял больному невыносимые страдания. Надо было делать операцию, но из-за того, что почка одна и сердце слабое… да и возраст… в общем, была очень высокая вероятность, что товарищ Тохадзе её не перенесет. Ну вот, он про меня узнал и пригласил к себе в Тбилиси. И я вывел камень из почки.
— И как же ты это сделал?
— Просто сказал камню выйти, и он вышел. Я экстрасенс.
— Экстрасенс… — с непонятной интонацией повторил за мной премьер. — А Андропов говорит — экстрасенсов не бывает. Сколько их КГБ не поверяло — все жулики. У него, кстати, тоже почки больные…
— Я не только почки, я много чего могу… например, могу будущее предсказывать… иногда. Хотите скажу, кто победит в суперсерии СССР-Канада? Или хотите поболеть?
Он хмыкнул.
— Мне-то этот хоккей до лампочки… а вот Евгений у нас большой любитель. Женя… — он поманил начальника охраны, коротавшего время за соседним столиком, — у нас тут Кассандра завелась, обещает сообщить результаты игр между нашими и канадцами. Тебе интересно?
Выражение лица Евгения говорило само за себя.
— Алексей Николаевич, я вам и так скажу — наши их раскатают в блин горелый, также как в Канаде!
— К сожалению, вы ошибаетесь, — сказал я ему, — наши проиграют. Не верите? Записывайте! Даже счет скажу: первая игра — 5–4 в нашу пользу. Вторая — 3–2 канадцы. Третья — 4–3 канадцы. И, наконец, четвертая — 6–5 канадцы, причем последнюю шайбу забили за тридцать четыре секунды до конца игры.
Косыгин улыбнулся, если так можно назвать небольшое поднятие вверх уголков губ.