Корсар
Шрифт:
Вздыхаю, потому что он-то получил от неё всё то, что хотел. Просто их планы на будущее не совпали.
— И ты хотела его остановить, да?
— Конечно. Я ведь люблю его, да и обидно немного стало.
Немного… представляю, насколько ей было обидно и больно от его поступка.
— А он всё равно ушел?
— Ага… — кивает и снова всхлипывает. — Ещё и накричал на меня, что я совсем никуда не гожусь, и вообще, он на девственницу не рассчитывал. Типа я обманула его. Но он просто не спрашивал! Да и мне же не сорок лет, чего я должна уже опытной быть?
Вздыхаю,
— В общем, он ушёл. А я вот… — Обводит рукой кухню, в которой царит бардак.
— Пьёшь и морально разлагаешься.
Не спрашиваю, утверждаю, а она кивает и смеётся — хрипло, надсадно.
— Ага. Присоединяйся.
Пить мне совершенно не хочется, да и, судя по Ире, ей тоже достаточно. Вздыхаю и, поднявшись на ноги, подхожу к окну. Там где-то Роджер ждёт моего звонка или возвращения. Нужно набрать, сказать, что задержусь, потому что одну Иру не оставлю, а ему нечего знакомиться с ней при таких обстоятельствах. Она мне потом этого не простит.
— Ненавижу мужиков, козлы придурочные, — бурчит, гремя посудой, а я ищу глазами Роджера, а когда нахожу, сердце делает кувырок, падая в пятки.
— Господи ты боже мой! — выкрикиваю и бегу к двери.
Ира что-то орёт мне вслед, но я не слышу. Не до неё сейчас, честное слово.
Пока сбегаю по лестнице, рискуя сломать себе шею в любой момент, попутно ищу в телефонной книге номер Викинга. Я записала его в день нашей встречи в «Бразерсе», о которой так и не знает Роджер. Мне нужно, чтобы он приехал сюда, потому что беда почти уже случилась. И одна с ней могу не справиться.
Путано объясняю, что Роджер на улице, а прямо сейчас, в окно видела, как к подъезду подъехал Урод. Страшно представить, что случится, если они встретятся. Викинг что-то отвечает, просит назвать адрес, а я не сразу вспоминаю его — из-за нервов, наверное. Но когда называю, Викинг обещает скоро быть и советует не делать резких движений, потому что Роджер в гневе — страшен.
Я ничего не могу обещать, потому что знаю: просто не смогу стоять на месте, если начнётся мордобой. Полезу разнимать, не думая ни о чём. Но всё-таки обещаю Викингу быть аккуратнее.
И он отключается, а я бегу вниз, но судьба ведь любит ставить преграды на пути. Раздаются голоса, шум, и вот дорогу мне преграждает бригада чертыхающихся на все лады грузчиков. И огромный шкаф, который, при всём желании, в лифт не вместился бы, даже в рабочий. Я пытаюсь обогнуть взмыленную процессию, но куда там? Они будто бы и не замечают меня, просто волокут вверх свою громадную ношу, помогая себе проклятиями, матами и волевыми усилиями.
Понимаю, что безбожно теряю время, но мне никак не разминуться с ними. Пятясь назад, врезаюсь спиной в Иру, которая побежала за мной, а я и не заметила.
— Что случилось? — спрашивает, тоже вжимаясь в стену, когда грузчики, даже не обратив на нас внимания, тянут шкаф наверх. — Кто там приехал? Какой такой урод?
— Отец Пети твоего, — вскрикиваю,
Ира хмыкает, но молчит, что-то обдумывая. Я и правда не знаю, как ей всё это объяснить, даже пытаться не буду.
Не знаю, сколько проходит времени, пока грузчики не освобождают проход. Кажется, что часы, но, возможно, и жалкие минуты. Делаю шаг вперёд, ощущая слабость в ногах, и я цепляюсь за перила, чтобы не упасть на раздолбанных ступеньках и не свернуть себе шею. Но надо идти, хотя от мысли, что Роджер уже, возможно, убил Урода, в ушах звенит.
Ничего, я сильная. Я справлюсь.
Мы справимся.
39. Роджер
За пятнадцать минут до...
Курю, осматривая тихий двор, но табачный дым уже переполнил лёгкие, от чего начинает подташнивать. Если учитывать, сколько выкурил ночью, то вообще — проще в петлю. Надо бросать к чёрту, хотя я это практикую, считай, каждый год. И каждый год дурацкие привычки оказываются сильнее. Слабовольный я хрен, не иначе. Наверное, уже поздно меняться в таких вещах, и даже страшные картинки на пачках не трогают меня — всё равно ведь от чего-то придётся помирать.
Мимо проходят люди, не обращая на меня внимания, спешат по своим делам, каждый погружённый в свой чёртов мир, наполненный проблемами по макушку. Вообще за людьми наблюдать довольно интересно, когда есть для этого свободное время. Как сейчас, например.
На душе — странный покой, какого не чувствовал, наверное, долгие годы. Проведя бессонную ночь за кухнным столом, бесконечно рассматривая буквы и цифры, написанные строгим шрифтом, только и делал, что боролся с желанием вскочить с места и мчать на встречу с Малахеевым, чтобы раскроить его тупую башку об асфальт. А потом проснулась Ева, и я позволил ей разорвать белый прямоугольник картона и развеять по ветру…
В этом есть странное болезненное удовольствие, смысла которого ещё не осознал — позволять кому-то менять твою жизнь.
В сонной тишине особенно остро воспринимаются все звуки, потому визг тормозов заставляет вздрогнуть. Чёрт, такое настроение было хорошее, философское даже, надо было какому-то придурку его испортить!
Когда оборачиваюсь и понимаю, кто так лихо тормозил, сердце пропускает несколько ударов. Ещё кажется, что это сон, что не может судьба так надо мной насмехаться, но нет — эту партию, похоже, мне суждено разыграть до победного.
Лишь единожды — тогда, в пробке — видел этот заляпанный грязью драндулет, но не узнать его не могу. Не имею права.
И ведь, пока мчали к дому пропавшей подружки, дал сам себе обещание, что не стану искать встречи с Уродом. Убеждал себя, что выше этого, что сильный и волевой, мудрый, мать их, но, когда его замызганный внедорожник паркуется у самого подъезда, в который вошла Ева, что-то внутри оглушительно щёлкает, обрывается и летит в пропасть, прихватив долбанный самоконтроль заодно. Твою бога душу мать.