Корсары Ивана Грозного

Бадигин Константин Сергеевич

Коронные советники заседали непрерывно. Наконец решение было принято. Оставалось главное — склонить короля Сигизмунда на строгие меры. Все знали, что король питал нежные чувства к своей вильненской родне и благожелательно относился к чаяниям литовцев.

Коронный маршал Ян Фирлей, архиепископ Гнезненский, епископ краковский и канцлер Польского государства Валента Дембинский стояли перед закрытой дверью королевских покоев, не решаясь ее открыть. За дверью слышался женский визг, смех и веселые голоса.

— Ваша

эксцеленца, — зашептал коронный маршал архиепископу, — вы войдете первым. Ради вас его величество прервет свои забавы.

— Да, да, ваша эксцеленца, его величество любит и уважает вас, — поддержал канцлер.

Архиепископ промолчал. Он сегодня видел дурной сон и не знал, на что решиться. Выгодно ли ему сейчас нарушить королевское веселье и не разгневается ли на него король?

— Может быть, мне войти первым? — вызывающе спросил краковский епископ Филипп Падневский, придвигаясь к двери.

Архиепископ гневно взглянул на него. В это тяжелое для католической Польши время два главных иерарха польской церкви враждовали между собой. Архиепископ Яков Уханский явно склонялся к протестантской церкви, надеясь, в случае если протестанты возьмут верх, стать независимым от римского папы, главой польского духовенства.

Король Сигизмунд-Август также благоволил протестантам и едва сам не покинул лоно католической церкви.

— Ваша эксцеленца, мы навсегда можем потерять литовско-русское княжество, если сейчас не проявим необходимую твердость, — волновался коронный маршал. — Ждать нечего, король может развлекаться бесконечно.

— Хорошо, — сказал архиепископ, — да поможет нам бог. — И, распахнув дверь, он решительно шагнул в комнату.

За ним вошли маршал Ян Фирлей, канцлер Дембинский и Филипп Падневский.

В кабинете короля шла игра в жмурки. Сигизмунд-Август, король польский, с завязанными глазами гонялся за придворными дамами. В тот момент, когда архиепископ открыл дверь, король схватил в охапку пани Алоизу, полную молоденькую женщину, и стал ее целовать.

Две другие дамы засмеялись, захлопали в ладоши и закричали:

— Браво, браво, ваше величество!

Увидев в дверях нахмурившего брови архиепископа в черной сутане, пани Алоиза что-то шепнула королю в самое ухо.

Сигизмунд-Август снял повязку с глаз и с неудовольствием взглянул на вошедших.

— Ваше величество! — сказал архиепископ, стараясь не смотреть на женщин. — Я прошу несколько минут вашего внимания.

— Нельзя ли отложить на завтра, ваше священство? — просительно сказал король. Его длинное лицо еще больше вытянулось.

— Никак нельзя, ваше величество. Важные государственные дела требуют немедленных действий.

Король с сожалением посмотрел на придворных дам и вздохнул:

— Придется нам сделать перерыв, мои прекрасные пани. Прошу вас, подождите в

моей спальне… Прекрасные пани не дают мне ни за что взяться, хотя бы я и хотел, — сказал он, улыбаясь, когда женщины скрылись за дверью. — Садитесь, ваши священства, садитесь, панове.

Он вытер вспотевший лоб кружевным платком, по-стариковски, частыми шажками подошел к бархатному креслу и с кряхтением опустился в него.

Архиепископ сел в кресло напротив королевского, канцлер — рядом с архиепископом. Епископ краковский сел поодаль. Коронный маршал, несмотря на приглашение короля, остался стоять.

Яков Уханский внимательно посмотрел на короля. Сигизмунду-Августу было под пятьдесят, но выглядел он почти дряхлым. Лицо нездорового, желтоватого цвета, в резких морщинах. Глаза слезились, руки заметно дрожали.

За два последних года он постарел еще больше.

— Ваше величество, — тихо начал архиепископ, — вы последний король из рода Ягеллонов, правившего Польшей почти два столетия. У вас нет наследников. Когда призовет вас всевышний, — архиепископ поднял глаза к потолку, — прекратится связь литовского государства с польским. Вы должны…

— Я передал Польскому государству свои наследственные права на Литву и русские земли, — поморщился король. — Что же еще вам нужно? — Он пощипал полуседую бороду, пригладил усы.

— Нужна уния, ваше величество, — вмешался канцлер. — Передача наследственных прав Польше оспаривается литовцами.

— Литовцы и русские покинули сейм, и объединение опять повисло в воздухе, — сказал архиепископ. — Царь и великий князь Московии и всея Руси Иван Васильевич…

При этих словах Сигизмунд поднял голову и блеклыми глазами уставился на архиепископа.

— Царь? Он не царь, а князь. И почему он зовется «всея Руси»? — слабым голосом сказал король. — Я называюсь королем Польским, великим князем Литовским и Русским и имею такие же права на русские земли, как и он. Московит не по чину величает себя. Я запретил раз и навсегда называть его русским великим князем. Пусть он будет только московским.

Архиепископ и сановники удивились столь длинному словоизлиянию короля.

— Вы устали, ваше величество, — пожалел коронный маршал, заметив тяжелое дыхание Сигизмунда. — Вам не надо утомляться.

— Великий князь московский, — подчинился королю архиепископ, слывший в придворных кругах тонким политиком, — хочет возвратить принадлежавшие его предкам русские города Витебск, Киев и Минск и даже всю Волынь, Подолию и Галицию. Другими словами, он требует все русские земли, входящие в Литовское княжество.

Король поднялся с кресла. Он вспомнил разговор с Николаем Радзивиллом в Вильне.

— Этого не допустит бог. Мало ли чего хочет московский дикарь… Я же приказал не называть его «всея Руси»…