Корсары Ивана Грозного

Бадигин Константин Сергеевич

— Хорошо, я согласен с вами, ваше величество, но после вашей… гм… после того, как вы оставите нас навсегда, он будет иметь право на свою отчину, на все русские земли… Московит пока несокрушим. Не он, а мы хлопочем о мире. Он будет воевать, пока не вернет русские земли… Только уния, ваше величестно, может спасти нас. Объединенные силы Польши и Литвы сумеют дать отпор зазнавшемуся московиту. Ваше величество, московит и сейчас воюет ливонские земли. Если он возьмет в свои руки Ригу, поверьте, любезная вам Вильна не будет стоить и десяти грошей. Но стоит нам захватить Ливонию, и ключи от Новгорода будут

здесь. — Архиепископ показал крепко сжатый кулак. — Тогда, о тогда мы задушим московского князя. Только Польша и Литва вместе могут…

Сигизмунд-Август в гримасе раскрыл рот, показав гнилые зубы.

— А что скажешь ты? — повернулся он к канцлеру. — Что же делать, если литовцы и русские не хотят этой унии?

— Я не вижу иного пути, как употребление верховной власти вашего королевского величества, — твердо произнес Валента Дембинский. — Надо заставить литовцев и русских принять унию. Тогда мы разрушим нечистые замыслы московита.

Король посмотрел на архиепископа.

— Я согласен с канцлером, — сказал первосвященник.

— А ты, мой маршал?

— Надо заставить непокорных принять унию.

— А ты? — Король обернулся к Филиппу Падневскому.

— Я тоже согласен с канцлером, — с поклоном отозвался епископ.

Король снова сел и опустил веки. Молчание затянулось. Вельможам показалось, что король заснул.

Но Сигизмунд-Август наконец открыл глаза.

— Я вижу, сам бог научает меня вести дело так, чтобы при мне состоялась уния для блага наших народов. — Он придвинул к себе золотой крест с распятием и стал шевелить губами, творя молитву.

— Ваше величество, — растрогался архиепископ, — если вы соедините Литву с Польшей, то слава о вас пойдет по всему миру и память о великом деле вашем сохранится до тех пор, пока живет на земле хоть один истинный христианин.

Он поклонился королю и поправил свой широкий красный пояс.

После слов архиепископа король еще больше уверился, что совершает справедливое, богоугодное дело.

— Как я должен поступить? — сказал он, обращаясь к канцлеру.

Королевский вельможа словно дожидался этих слов.

— Ваше величество, вы должны подписать универсал о навечном присоединении к польской короне русского Подляшья, Волыни и Киевщины. Надо обрезать крылья Литве, тогда она будет сговорчивей. А потом, ваше величество, вы призовете знатных лиц и государственных чиновников из этих областей и потребуете от них под присягой признать ваше решение.

Не спуская взгляда с канцлера, король напряженно слушал.

— А если они не согласятся признать?

— Тогда мы договоримся с татарами. С ними и со всем польским воинством двинемся на Литву… Но они признают, они не посмеют ослушаться. Литва ослаблена войной с московитом. Надо действовать решительно, ваше величество. Если какой-нибудь Каштелян note 55 или воевода из Волыни или Киевщины не явится по вашему приказу, вы немедленно назначьте на его место поляка, придворного вельможу. Это подействует, ваше величество, обязательно подействует.

Note55

Комендант крепости.

* * *

Советы

канцлера Дембинского оказались превосходными. Когда король посадил своих придворных в Подляшье на места невыполнивших его приказ, вельможи из прочих областей стали один за другим приносить присягу. Изъявили покорность киевский воевода князь Константин Острожский, луцкий староста Корецкий, князь Вишневецкий, волынский воевода Чарторыйский…

Принятые меры оказали свое действие и в остальном. Литва сделалась сговорчивей. Заседания Люблинского сейма возобновились. Наступило 28 июня 1569 года.

Ровно в десять часов утра на заседание прибыл король.

От великого Литовского княжества снова выступил с речью гетман Ян Хоткевич. Теперь он униженно просил короля и польских вельможных панов уступить литовцам хоть немного самостоятельности, хотя бы сохранить свою государственную печать.

— Ваше королевское величество и высокие советники польской короны! — взывал Ян Хоткевич. — Умоляем вас богом, не унижайте, не делайте нас своими холопами, будьте к нам милостивы и не заставляйте нас вечно плакать. Заклинаем устроить все так, чтобы мы могли успокоить совесть, сохранить нашу добрую честь и чтобы всем нам было радостно…

Королю было жаль литовцев, он даже прослезился. Глядя на него, трудно было поверить, что в молодости он сумел отстоять свое право жениться на Варваре Радзивилл, вопреки желанию своей непреклонной матери Боны и большинства польских вельмож. Но теперь никакие заклинания не помогали.

Поздно вечером уния была принята подавляющим большинством собравшихся. А на следующий день в праздник апостолов Петра и Павла в люблинских костелах пели «Тебя, бога, хвалим» и ксендзы призывали народ благодарить небеса за счастливое окончание трудного и важного дела.

В городе Люблине царило необычайное оживление. На сейм съехалась со всех сторон обширного государства польская, литовская и русская шляхта. Многие приехали вместе с женами и дочерьми. На улицах пановья хвалились яркими жупанами, дамскими нарядами, колясками, лошадьми. Во всех лавках, открытых с утра до позднего вечера, толпились люди.

Звонили колокола в костелах, там шли молебны. Приезжим бросалось в глаза множество черных сутан, снующих по улицам. Ксендзы не теряли времени, они немало потрудились, уговаривая дворян, не согласных на унию.

Погода стояла жаркая. Земля превратилась в камень, а дороги на четверть покрыл мягкий слой серой пыли. Зеленая листва на деревьях посерела. Люди, обливаясь потом, размазывали на лицах серую грязь.

Первого июля все члены сейма — поляки, литовцы и русские — собрались вместе в большом зале сеймового дома. В полдень в зале появился король в сопровождении свиты и архиепископа Гнезненского.

Собравшиеся приветствовали короля громкими возгласами.

Сигизмунд выглядел изнуренным. Не годы, а болезнь все больше и больше подтачивала его. Морщины выделялись особенно резко, под глазами темнели отечные мешки. Казалось, что король не добредет до своего места у огромного стола с кипами бумаг. Когда он сел, в зале воцарилось молчание. Король дрожащей рукой подвинул к себе тяжелый крест с распятием и, откашлявшись, приказал читать протоколы.