Корунд и саламандра, или Дознание
Шрифт:
– Что – он сам? – с веселым удивлением спрашивает великий князь.
– За руки меня хватать стал! А мне что, и отмахнуться нельзя?!
Противно же слушать… Господи, да это хуже любого наказания! Скулеж и сопли… и это – будущий великий князь! Тьфу…
– С рукой все нормально, мой король, – говорю я. – Отец настоятель полечил. Сказал – день не трогать, и всё.
– Небось, и вовсе притворяется, – бурчит под нос Юрка.
– Хватит, Юрий, – говорит король. – Тебя я выслушал и понял. Теперь очередь Валерия.
Юрка, шмыгая носом, умолкает. Король смотрит сыну в глаза и рявкает:
– Ну?
– Виновен, –
– В чем? – шевелит бровью король.
– В том, что хотел с ним состязаться. – На Юрия Лека и не глядит. – Вот уж дурацкое желание. Мне стыдно. И даже не из-за вильчаков. Из-за Сереги.
– Понимаю, – кивает король. – А ты, Сережа?
Мне тоже стыдно, могу ответить я. Ведь почти сразу жалеть начал…ну что бы нам тогда же назад не повернуть! Ведь как чувствовал! Но все, о чем я думал и что чувствовал, я успел рассказать отцу Еремию. Он передаст королю без лишних ушей…
– А я потому за руки его хватал, что он чуть Волчка Вагрикова не пристрелил, – хмуро отвечаю я. – А в остальном… в остальном я согласен с Лекой.
Король тяжко вздыхает. Поднимается с кресла:
– О том, пристало ли состязаться воину, хоть даже завтрашнему, с мальчишкой, я оставляю судить вам самим. Скажу только, что незачем было отправляться на плес тайком. Я так думаю, многие бы захотели посмотреть на ваше состязание. – Король поворачивается к брату. – Юрий сегодня еще в твоей власти, брат мой великий князь. Тебе и определять его вину и наказание.
– Хорошо, брат мой король, – кивает князь Алексий. – Я решу. Иди в наши комнаты, сын, и жди меня там.
Юрий выходит бодрячком. Похоже, отцовского наказания не боится.
Король снова смотрит на Леку.
– Капитан Сергий!
– Да, мой король? – В голосе капитана явственно слышится неодобрение… вот только к кому оно относится?
– Раз уж моему сыну взбрело на ум состязаться с воином, – король усмехается чуть заметно, – я и наказание ему назначаю воинское. Десять суток строгого ареста, Валерий.
– Да, мой король, – чеканит Лека.
– А Сережа… – Король думает… или делает вид, что думает. Очень уж насмешливо он на меня смотрит! – Вроде выходит у нас сегодня, что отцы решают… ну да ладно! Не вызывать же твоего отца ради такой мелочи? Да ты, в общем, и так уж наказан… натерпелся с рукой-то, чай?
Я холодею. И, утопая в беспомощности – я поспорил бы и с королем, но не при Юркином же папочке?! – оглядываюсь на капитана. Что же это?! Разве не сам король говорил всегда: «Вместе шкодничаете, вместе и получайте»? И разве по-другому – честно?!
Наверное, что-то видно по моему лицу – а если и нет, все равно капитан понимает. И соглашается.
– Мой король, – говорит капитан, – ведь Сережка мне не чужой. Не раз поручали мне приглядеть за ним. Пожалуй, могу и сегодня послужить за отца.
– И то правда, – соглашается король. – Если только сам он согласится, что так будет справедливо. Что, Сережа, признаешь ты право капитана Сергия определить твою вину?
– Да, мой король, – выдыхаю я. – Без оговорок.
– Что ж… – Король садится и откидывается на спинку кресла. – Огласи свой приговор, капитан. Боюсь, будет он суровее, чем решил бы я, но тут уж ты в своей власти.
– Конечно, мой король, – кивает капитан. – Думаю я, Сережка виноват не меньше остальных. И правильно будет, если хлебнет он с Валерием одной мерой. Десять
– Да, капитан, – отвечаю я. И облегченно перевожу дух.
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Почему так – знает, верно, лишь Господь. Но я убедился – так оно и есть. Я сливаюсь в одно с мальчишкой из Двенадцати Земель, из Смутных Времен… и скажи мне кто, что я не испугаюсь такого – не поверил бы. Но – не страх чувствую я сейчас. Ни капельки страха. Только радость.
6. Григорий по прозвищу Шкода, стражник королевской роты
– Если появляются вильчаки, оглянись, не маячат ли вдалеке ордынцы, – задумчиво говорит Шкода. – Есть у них такая манера – пускать оборотней пощупать врага на зуб. Но бывает, что вильчаки охотятся на людей и сами по себе. Даже когда хватает и другой дичи. И брехня это, что они никогда раньше не заходили так далеко от Степи… – Шкода замолкает, словно ожидая возражений. Дураков не находится. Заспоришь – лишишься занимательной истории. Шкода знает их уйму и рассказывает – куда там всяким менестрелям. – Да, – повторяет Шкода. – Брехня. Я сам хоть из Славышти, но есть у меня родня в Солигарде, и как-то я гостил там на свадьбе. И услышал занятную историю…
Странное нам выпало наказание. Суровое, да… Но ни я, ни Лека не отказались бы повторить. Десять суток капитан гонял нас, как гоняют ни к чему не пригодных новобранцев. Утро начиналось с чистки конюшни. А потом, вывезя навоз за ограду, застелив полы свежей соломой и сменив в поилках воду, мы надевали легкие кожаные доспехи и весь день, обливаясь потом, бегали, прыгали и кувыркались, держали в вытянутых руках кирпичи, приседали, отжимались, стреляли из лука и метали дротики. Конечно, не наравне с отборными стражниками королевской роты. Но нам хватало. Когда дежурный честь честью отводил нас на сеновал (единственная в Летнем Стане настоящая тюремная камера предназначалась, как объяснил нам Сергий, для птиц поважнее двух пацанов), мы валились с ног. Никогда раньше у меня не горела огнем грудь, не болела каждая жилочка… никогда не было такой каменной усталости по утрам, что страшно было вставать и выходить снова на эти муки! Зато ребята Сергия поглядывали на нас сначала удивленно, а потом – уважительно. Особенно после того, как великий князь Алексий увез сыночка служить в собственном отряде, и девчонка Таська, убиравшая их комнаты, рассказала: Юрий хвастал, что отец одарил его несильной оплеухой – дабы можно было сказать, не кривя душой, что без наказания сына не оставил. И смеялся над принцем и его дружком…
На одиннадцатый день мы спали почти до обеда. А чем еще можно было заняться? Вагриков отец нашел вильчаков, взял сына – срок гостевания все равно подходил к концу – и уехал. Спасибо Сергию, пустил Вагрика к нам попрощаться! Защитный наговор сняли, но на плес нам не хотелось. Пусто было… так и промаялись до вечера. И следующее утро показалось мне хуже тех десяти, когда надо было вставать, сжав намертво зубы, и выходить на утоптанный двор казармы. Намного хуже!
Промаявшись всего каких-то полчаса, мы с Лекой пошли в казармы и пристроились в хвост парням, наматывающим по двору круги с тяжелыми камнями в руках. Благо, наши кирпичи так и лежали в общей куче…